День кончился. Наступил вечер. Солнце клонилось к западу. В вышине парил орел — медленно, величаво, словно небесный парусник. И хотя небо оставалось чистым, над лесными склонами клубились клочья молочно-белых туманов. Они ползли и курчавились, пытаясь изобразить лицо. Они напоминали Якову первичную материю. Стоя возле хлева, Яков обозревал необъятное пространство. Горы были необитаемы, как в дни сотворения мира. Лес поднимался ступенями: сначала лиственные деревья, за ними — сосны и ели. Еще дальше возвышались скалы. На их вершинах белел снег, серые полотнища которого, сползали вниз к лесным просекам, готовые закутать в саван весь мир.
Сразу после вечерней молитвы ноги Якова сами повели его к холму, откуда можно было видеть дорожку, ведущую в деревню. Яков взобрался на валун. Да, Ванда шла к нему! Он издали узнал ее фигуру, ее косынку, ее походку. Высокая Ванда казалась отсюда крохотным человечком величиной с палец. Из тех гномов или карликов, про которых она рассказывала столько историй. Маленькие человечки жили в дуплах деревьев, в трещинах камней, под шапками мухоморов и с наступлением сумерек выходили порезвиться. Они были одеты в крошечные зеленые плащи, синие колпачки и красные сапожки…
Яков был не в силах отвести от нее взгляд. Во всем таилась прелесть: в ее походке, в остановках, в исчезновении и внезапном появлении. Словно она с ним играла в прятки. Временами молочный кувшин, который она несла, начинал сверкать алмазами. Яков издали узнал корзинку, в которой она приносила ему еду. Ванда все росла и росла. Еще мгновение, и он побежал ей навстречу под предлогом, что спешит забрать из ее рук ношу, хотя кувшины пока были порожними. Она увидела его и остановилась. Он приближался к ней словно жених к своей невесте. Вот он уже стоит возле нее, полон любви и смущения. Он хорошо знал, что не должен смотреть на нее, но разглядел все глаза ее то синие, то зеленые, полные губы, высокую шею, пышную грудь. Она работала в поле, как и все крестьянки, но руки ее оставались женственными. У Якова мелькнула мысль, что рядом с ней он выглядит как-то нелепо: нестриженый, нечесаный, в коротковатых штанах, оборванный, словно какой-нибудь нищий. Яков еще в Юзефове научился польскому. С материнской стороны он происходил от евреев арендаторов — посредников помещика. Здесь в плену он стал говорить, как гой. Иногда, он забывал, как называется по-еврейски та или иная вещь.
— Добрый вечер, Ванда!
