Его смех разносится по комнате. Странный у него вид.
— Он был у меня счетоводом, — говорит он. — Марал бумагу в этом кабинете и рта не осмеливался открыть. Ко мне его привел Азалла; ему было тогда всего шестнадцать. Он ходил в лицей и подрабатывал счетоводом.
— Знаю, — говорю я. — Но он поднимется выше префекта.
Я смотрю на словно привинченных к скамейке троих старцев с узкими щелками вместо глаз. В белом пространстве между их лицами проглядывает физиономия Камаля Ваэда. Четыре лица (их теперь четыре), мгновение просуществовав отдельно одно от другого, смешиваются. Сливаются в одно. Потом снова разделяются.
Каждое возвращается на свое место, и вот уже их всего три: физиономии божков.
Лицо Камаля Ваэда погрузилось внутрь, как кремневый топор за завесой пламени. От меня остался лишь почерневший, пустой кокон. Жара, толпа; назойливая суета мух, пыль, гомон. Я брожу по старому городу. Что я ищу? То, что ищет меня? Я ищу. Преследую.
Си-Азалла говорит:
— Чертов Лабан, это опять ты?
Что за привычка у этого обормота выскакивать подобно чертику из табакерки?
Стоит передо мной, расставив ноги, ссутулившись. В глаза мне не смотрит. Что ему здесь понадобилось?
Я спрашиваю себя, не посмеивается ли он надо мной втихомолку. Выскочил вот так, перед самым моим носом, наслаждается моей оторопью, наблюдает за тем, какое впечатление производит на меня излучаемый его физиономией вызов, — как же мне после этого не заподозрить, что он надо мной насмехается? Голова у него опущена, но я знаю, что так оно и есть.
Ведь он ждал меня. Знал, что я появлюсь здесь. Тут сомневаться не приходится.
Да, ты знаешь гораздо больше, чем тебе полагалось бы, думаю я.
И говорю:
— В чем дело?
Он пытается скрыть ухмылку.
— Так, значит, господин префект недоволен?
Потом добавляет:
— Я хотел сказать: господин Камаль Ваэд.
Тут я решаю отбросить осторожность.
— Ты все путаешь, мой мальчик.
Но спохватываюсь: надо держать ухо востро.
А тебе-то что до этого? Не лезь не в свои дела! Как он узнал, черт его возьми?
— Ты все перепутал, мой мальчик, господин Ваэд и префект — это далеко не одно и то же.
Тогда он с вызовом, за который его и в голову не приходит упрекнуть, заявляет:
— Смотри-ка, а я-то думал, это он.
Каков прохвост! Он обладает надо мною какой-то необъяснимой властью. Хочется рассердиться, но я улыбаюсь.
— Доволен или недоволен — тебе-то какая разница?
— Какая мне разница?
Он подмигивает мне. Ничего не могу поделать: это меня окончательно обезоруживает.
