Дорогой наш Борис Ильич! Спасибо за Ваш могучий талант, за крепкую, надежную руку в лихие часы истории, за неизбывную верность всему, что веками роднит Украину с Россией, за Ваше пожизненное служение славянскому слову и нашему братству.
Многая Вам лета. Ваше здоровье!
Редакция газеты “ЗАВТРА”
ДАВНО УЖЕ хочу и даже пробовал написать о ПОЭТЕ и ДРУГЕ так, как лежит на душе: по-человечески просто, без провизорского подбора и дозирования, без старательного пристраивания в тексте слов специального назначения.
Пока еще не выходит. Особенности нашего времени больше всего препятствуют. Пораженные общими "спецназовскими" очертаниями последнего десятилетия, все мы вынуждены озираться: а как бы своей предельной искренностью и открытостью не повредить человеку, уважаемому миллионами людей, но и одновременно испытывающему, мягко говоря, недовольство реальной власти и собственной, и соседней державы (по крайней мере, донедавна, при Ельцине). Вот и приходится отказываться от раскованности, подбирать слова. Вообще, само современное бытие наше своими глобальными выбросами и сплошной радиационностью мнимых величин, красующихся перед обществом на предназначенных явно не им вершинах, с фальшивыми двойными, а то и тройными стандартами, с конфликтным взаимо-действием разных общественных сил, — само это бытие понуждает все-таки уж очень осторожно выражать в словах искренний, душевный порыв в общении с ВЕЛИЧИНОЙ ПОДЛИННОЙ, в размышлениях о НЕЙ. Недопустимо же — как недооценивать ЕЕ, так и открытостью духовных координат, по сути, обозначать точки на фигуре для прицеливания со стороны амбитных и недружелюбных политических сил.
Бориса Олийныка знаю, кажется, всю жизнь, хотя начал читать и впервые увидел его где-то в конце шестидесятых, а лично познакомился только в 1977 году. Знаю, что такое же впечатление извечного присутствия ПОЭТА рядом с собой испытывают многие люди.
Никогда, думаю, не забуду, как десяток лет назад загорелись глаза у давнего моего друга, замечательного польского писателя Збигнева Домино, с каким восторгом воскликнул он: "Так это же Олийнык Борис!", когда впервые в моей квартире увидел несколько подаренных мне книг с одной и той же авторской фамилией. Гость схватил какой-то сборник, начал читать. Сначала молча, потом — вслух. Местами запинался на украинском тексте. И читать стал я. Збигнев завороженно слушал. Сколько бы это продолжалось, не знаю, так как супруга моя после трех-четырех напоминаний почти силком повела нас к вареникам.
