Ей все же хотелось поверить ему.
— У меня есть швейцарский армейский нож. Как ты думаешь, мы сможем что-нибудь им сделать?
— Дай сюда. Посмотрим.
Она сунула руку в карман, радуясь, что некоторое время назад занозилась щепкой и положила в карман нож после того, как попробовала действовать пинцетом.
Но когда она протянула ему нож, он посмотрел на него с сомнением.
— Не подходит?
— Ну… — Он повертел нож в руке и открыл маленькое лезвие. — Я вроде как представлял себе что-нибудь побольше. Но это, может быть, подойдет.
Он подошел к двери и занялся замком. Кейт заглянула ему через плечо.
— Наверное, может пригодиться опыт тех лет, когда ты был малолетним преступником, а?
Он бросил на нее косой взгляд.
— Я бы не сказал, что был малолетним преступником. — Он снова занялся замком и добавил, не оборачиваясь: — Но… да, думаю, ты могла бы так сказать.
Что-то щелкнуло, и у них вырвался вздох облегчения. Но ручка не поддалась.
Он закрыл нож и протянул ей обратно. — Ты не можешь так просто сдаться.
— Придется. Когда это здание строили, то подумали об охране. Его сконструировали именно так, чтобы люди не могли сделать то, что мы пытаемся сделать сейчас.
— Значит, ты просто… сдаешься?
Он мягко засмеялся.
— Ну, мы здесь не умрем. Контору открывают за пару часов до начала скачек. Кто-нибудь скоро придет.
Кейт посмотрела на часы.
— Сейчас половина седьмого утра. — Ей стало трудно дышать. — Скачки начнутся в семь часов вечера.
Он явно огорчился.
— Верно. Я думал, в час дня.
— Только по воскресеньям. — Она начала потирать руки, заметив, что у нее потеют ладони.
Он вздохнул и прислонился спиной к стойке.
— Ну, это, конечно, досадно.
Кейт почувствовала себя так, будто на нее давят стены.
— Мы должны выбраться отсюда.
— Мы не можем, — рассеянно сказал он. — Боже, ты всегда так сильно нервничаешь.
— Я не нервничаю!
Он встретился с ней взглядом.
— Конечно, нервничаешь. Всегда.
Она рассердилась, временно забыв о нарастающей клаустрофобии.
— Как ты смеешь говорить мне такое? Именно ты, который изо всех сил старался, чтобы я нервничала.
Он покачал головой.
— Я вел себя так, как любой ребенок моего возраста.
— Ты во всем вел себя так, как не вел себя ни один ребенок твоего возраста. Мы только диву давались, как ты мазал клеем стулья учителей, и приклеивал к доске жевательную резинку, и…
— В этом нет ничего страшного.
— Ну, нет, не в этом…
— Тогда в чем ты меня винишь?
У нее вырвался невеселый смешок.
— Во многом.
Он отмахнулся.
