Несется небом Дикая Охота,
Рычат в азарте Гончие Судьбы.
И этой ночью гонят не кого-то.
Я — дичь, а позади мои следы.
Я — дичь, но не слаба и бессловесна,
Я от погони убегу в рассвет.
Я, хохоча, разбрасываю песни
И огрызаюсь в темный силуэт.
Роняет пену дикая погоня,
Но я ее сумею избежать.
Свою удачу удержу сегодня,
Хотя порой приходится бежать.
Прорвусь к рассвету алому как кровь
И отдохну, пусть разные заботы
Придут потом, но этой ночью вновь
Придется мне участвовать в охоте.
И вновь помчится Дикая Охота —
Часы, минуты будут нелегки.
Всего лишь ночь осталась до субботы,
А там, глядишь, и отмолю грехи.
— А ведь завтра — суббота. — С какой-то странной интонацией произнес Урманский.
— Это — всего лишь песня. — Неожиданно возразила Светка. — Всего лишь песня, которую поет человек. И этот человек рядом.
Светлые пятна, на которые рассыпался призрак, поблекли и пропали в темноте. Донеслись чьи-то голоса, затем звук хлопнувшей двери. Опять послышалось бренчание гитары, словно кто-то не умеющий играть, попытался выдать мелодию, совершенно не представляя, как берутся аккорды.
Наплевав на все предчувствия, я включил фонарик мобильника. Узкий луч света раздвинул темноту на десяток шагов и уперся в блестящую от влаги кирпичную лестницу.
Ступеньки заканчивались перед хлипкой на вид дверью, за которой кто-то продолжал терзать несчастную гитару. В том, что за стеной находился один человек, сомнений не возникло — такой гнусной какофонии не смог бы выдержать ни какой слушатель.
Осмотр двери много времени не занял. Судя по петлям, она открывалась в нашу сторону, и чтобы ее вышибить пришлось бы затратить слишком много силы, без гарантии, что косяк не сместится и заклинит всю конструкцию.
Осторожно отодвинув водяную деву, которая уже собралась таранить дверной проем, я еще раз осмотрел дверь в поисках замка. К счастью, использовался обычный мебельный запор, а с ним справиться представлялось намного легче, чем с щеколдой или висячим замком с другой стороны.
Легкий удар ножа в щель между косяком и дверью снес потешный замочек почти без шума. Распахнувшаяся дверь слегка скрипнула, но мужчина, увлеченно терзающий гитару, даже не повернулся.
Комнатка три на три с минимумом удобств — помятый диван, стол, продавленное мягкое кресло и замызганная тумбочка, наверняка пережившая полувековой юбилей, и увенчанная древним телевизором, к предметам роскоши относились с большой натяжкой. Из помещения вверх вела короткая деревянная лестница, упиравшаяся в массивную железную дверь. Под некрашеным бетонным потолком тускло светила лампочка, засиженная не одним поколением мух.
