— Пять виски!
Он пил виски — следовательно, все вокруг тоже обязаны были пить виски.
— Вы неправы, Фожер, — сказал Брунштейн. — Отсюда до Парижа пятьсот километров. Сидеть за рулем всю ночь…
— Подумаешь, мне не привыкать, — сказал Фожер.
— Я не знала, что вы уезжаете, — бросила Ева.
— Вы много чего не знаете, дорогая. Серж устраивает маленький праздник в честь миллионного диска «Она сказала „да“», так что…
— Вы очень устанете, — произнесла Флоранс Брунштейн.
— Ну, если он и устанет, то не от вождения, — заметила Ева рассеянным тоном.
— Говорят, вы сами собрались записать долгоиграющую пластинку, — поспешно вставил Брунштейн. — Это правда?
— Правда, — сказал Фожер. — Первую часть моих «Мемуаров». Я люблю разговаривать с людьми, доверяться толпе. Это, может, и смешно, но трудно быть смешным, не становясь при этом отвратительным, вы меня понимаете? Трудно быть смешным и милым.
Ева прыснула, и Фожер одним залпом выпил виски.
— Я вернусь в понедельник, — объявил он. — Возражений нет?
Он смотрел на Еву своими большими голубыми глазами, в которых зрачки казались лишь микроскопическими блестящими точками.
— Если кто и умрет от тоски, то, во всяком случае, не я.
Брунштейн хлопнул в ладоши, подзывая официанта.
Разгневанная Флоранс поднялась из-за стола. Вечер был испорчен. Ева будет пережевывать свои обиды до утра. «Надо с этим кончать, — подумал Лепра. — Неважно как, но покончить». Фожер встал и оперся на спинку стула.
— Езжайте помедленнее, — сказал Брунштейн. — И оденьтесь, не так-то уж тут и жарко.
Фожер подошел к стойке бара и заказал коньяк.
— Не понимаю, что с ним, — пробормотал Брунштейн. — Он совершенно пьян, уверяю вас.
Фожер сначала пожал руку бармену, потом официанту, закурил сигарету.
— Я иду домой, — сказала Ева.
— Подождите, — начал умолять Брунштейн, — я вас довезу, дайте только ему уехать.
Наконец Фожер вышел. Его голубой «меркури» стоял напротив бара. Он неуверенными шагами перешел улицу. «Вот бы расквасил себе рожу!» — подумал Лепра. Фожер сел за руль и опустил стекло.
— До понедельника, — бросил он.
Автомобиль тронулся, сверкающий и одновременно интимный, как будуар. Они так и остались стоять вчетвером на дороге, провожая взглядом огни машины, растворяющиеся в ночном мраке. Когда стали прощаться, голоса их звучали натянуто.
— Я отвезу вас домой, — настаивал Брунштейн. — Не спорьте, вы устали.
Он подвел к бару свой «пежо». Ева обернулась к Лепра.
— До скорого, — прошептала она. — Я тебя жду.
