Когда Карл вошел в кабинет старшего администратора, тот сидел за утренним кофе; сделав глоток, он заглядывал в какой-то список, полученный, видимо, от присутствующего здесь старшего портье. Это был крупный мужчина, а роскошная, с богатой отделкой форма — даже на плечах и по рукавам змеились золотые галуны и шитье — делала его еще массивнее. Блестящие, длинные черные усы вроде тех, какие носят венгры, были неподвижны при самых что ни на есть резких поворотах головы. И вообще, из-за тяжелой одежды старший портье двигался с большим трудом и стоял не иначе как широко расставив ноги, чтобы вернее распределить свой вес.
Карл вошел легко и быстро, как привык здесь, в гостинице, потому что медлительность и осторожность, которые у частных лиц служат признаком учтивости, у лифтеров означают леность. Кроме того, нельзя же прямо с порога выказывать, что чувствуешь свою вину. Старший администратор, правда, мельком взглянул на открывшуюся дверь, но тотчас вернулся к своему кофе и бумагам, не обращая внимания на Карла. Однако портье, вероятно, воспринял появление Карла как помеху, возможно, он хотел сообщить какой-то секрет или высказать просьбу, — как бы там ни было, он, набычившись, поминутно зло поглядывал на Карла, чтобы затем, очевидно, в соответствии со своими намерениями, встретившись взглядом с Карлом, снова обратиться к старшему администратору. Но Карл полагал, что произведет дурное впечатление, если сейчас, едва явившись, вновь покинет кабинет без приказа начальства. А оно продолжало изучать список и время от времени угощалось тортом, с которого то и дело, не прерывая чтения, стряхивало сахар. Когда один лист списка упал на пол, портье даже не попытался поднять его, знал, что ему это не по силам, да в этом не было и необходимости, ведь Карл был уже тут как тут, поднял лист и протянул старшему администратору, который взял его так, словно он сам собой взлетел с пола. В общем, эта маленькая услуга ничего не дала, потому что портье не прекратил своих злобных поглядываний.
И все же Карл был спокойнее, чем раньше. Уже то, что его дело, похоже, представляется старшему администратору маловажным, можно считать добрым знаком. В конце концов, это и понятно. Лифтер, конечно, абсолютно ничего не значит и потому не смеет ничего себе позволить, но как раз потому, что он ничего не значит, не может и натворить ничего из ряда вон выходящего. Вдобавок старший администратор в юности сам был лифтером — что составляло предмет гордости нынешнего лифтерского поколения, — именно он первый организовал лифтеров и наверняка оставлял, бывало, без разрешения свой пост, хотя сейчас его, конечно, никто не заставит вспомнить об этом, и нельзя не учитывать, что, как бывший лифтер, он видит свой долг как раз в том, чтоб неумолимой строгостью, хотя бы время от времени, поддерживать дисциплину среди этих парней. К тому же теперь Карл полагал, что время работает на него. Часы в кабинете показывали уже четверть шестого, каждую минуту мог вернуться Ренелл, может быть, он уже тут, ведь должен же он был заметить, что Робинсон не вернулся; кстати, Деламарш и Ренелл вряд ли находились далеко от «Оксиденталя», пришло в голову Карлу, потому что иначе Робинсон в жалком своем состоянии едва ли нашел бы дорогу сюда. Если теперь Ренелл обнаружит Робинсона в своей постели, а это неизбежно, — тогда все хорошо. Он малый практичный, особенно когда речь идет о его собственных интересах, и конечно же постарается немедля удалить Робинсона из гостиницы, что будет несложно, поскольку этот пьяница уже мало-мальски оклемался, да и Деламарш, вероятно, ждет у подъезда, готовый встретить его. Если же Робинсона удалили, Карл может возражать старшему администратору гораздо увереннее и на этот раз, быть может, отделается просто строгим выговором. Затем он посоветуется с Терезой, сказать ли правду старшей кухарке — сам он видел этому препятствие, — и, по мере возможности, без особого ущерба с этим делом будет покончено.
