Третий, маленький, тоже русый, в пиджаке и высоких сапогах, с лицом, испещренным оспой, и мелкими, как бисер, чертами.
— Это что за горы — гнилье, этот камень никуда не годится, — говорит кузнец, — так и рассыпается… Горы за Байкалом… Идешь по берегу, и нельзя не нагнуться, чтобы поднять камешек, набьешь полные карманы, а впереди еще лучше. Высыпешь эти, новые начнешь набирать…
Это мирное занятие не подходит как-то ко всей колоссальной и мрачной фигуре кузнеца.
Разговор обрывается.
Переселенцев вовсе мало нынче: только и плывут на плотах. То и дело мимо нас плывут такие плоты, большие и маленькие. Стоят на них телеги, живописные группы мужчин, женщин, детей, лошади, коровы. Огонек уютно горит посреди плота.
Наш пароход разводит громадные волны для таких плотов, и их качает, и усиленно гребут на них.
Эти плоты дойдут до Благовещенска, где и продадут их переселенцы, выручая иногда за них двойные деньги.
— Что, второй пароход всего с переселенцами. А назад едущих довольно…
— Земель мало? — спрашиваю я.
— По Зее есть… не устроено… кто попадет на счастье, а кто мимо проедет, никто ничего не знает…
Это бросает, как бьет молотом, кузнец.
— У вас ввели мировых? — спрашиваю я.
— Ввели.
— Довольны?
— Если не испортятся, ничего.
— Как испортятся?
— Как? Взятки станут брать… Русскому человеку, бедному, дохнуть нельзя, а китайцам — житье. Закона нет жить им в Благовещенске, а половина города китайская… Грязь, как в отхожем месте, у них: ничего…
— Нечистоплотны?
— Падаль едят, конину, собак — грязь… тьфу… Водкой своей торгуют.
— Тайком?
— А так… дешевая и вдвое пьянее нашей… Сейчас напейся, — сегодня пьян, а завтра выпей натощак полстакана простой воды, и опять пьян на весь день… ну и тянется народ за ней… Китаец всякому удобен… Положим, не торопи его только — он все дело сделает. А против русского втрое дешевле… Опять русскому должен — надо отдать… Если по шее ему, и он сдачи умеет дать; а китайцу дал по шее да пригрозил полицией, — уйдет без всякого расчета и не заикнется…
Молчание.
— И вот какое дело, — говорит кузнец, — совсем нет китайских баб. Китайцев, ребятишек — все мальчишки, а баб нет; штук десять на весь Благовещенские может же десять их такую уйму народить? И вот я в ихней стороне пробирался и чуть под пулю не попал, — у них это просто, — и в фанзах ихних мало баб…
— Прячут от нас, боятся обиды, — глубокомысленно вставляет с мелкими чертами лица матрос.
— Положим, — говорит кузнец, — нельзя и нашего брата хвалить. Не то, что уж на своей стороне, а на ихней без всякого права заберется к ним, то за косу дернет, то толкнет, то к бабам полезет… А ведь китаец, когда силу свою чует, — его тоже не тронь…
