У рабочего человека, без капитала, С. Г. куда теплее и веселее.
8 августа
Третий день на маленьком буксирном пароходе. Мы единственные пассажиры.
Ночевали сегодня посреди Шилки. По обыкновению, в три часа ночи спустился туман, и простояли до восьми утра.
Ночь тихая, сырая и гулкая. Это вода Шилки, мутная, озабоченная, обгоняет нас. Скорость воды здесь, по определению капитанов, до ста верст в сутки. Вероятно, это так и есть, так как плесов, то есть тихих мест на реке, где нет струек и водяных вихрей, очень мало.
Часам к десяти утра выяснилось, и холод сразу сменился порядочной жарой, — одна параллель с Харьковом чувствуется.
Все те же гористые, пористые леса, пустынные берега. В них медведи, козы. Ниже верст на шестьсот начнутся тигры. Через двадцать — тридцать верст попадаются одинокие домики — это почтовые станции, их семь, или, как называют их здесь, — семь смертных грехов.
Они тянутся до села Покровского, там, где сливаются Аргунь и Шилка, откуда, как известно, и начинается уже Амур.
Переезд от такой почтовой станции до другой, в лодке, занимает около суток.
Места живописны, иногда горы громоздятся и ближе жмутся к реке, иногда расходятся и, покрытые синей дымкой, далекой декорацией стоят на горизонте.
Но все пустынно: нет людей, и не тянет к себе своей пустыней эта далекая сторона; увидеть и забыть.
Было пять часов вечера, когда мы подошли к устью Аргуни.
Аргунь вышла под острым углом из-за ряда высоких, зеленым лесом покрытых сопок (или салачков, как здесь называют).
На мгновение мелькнула высокими горами сжатая долина Аргуни и даль уже китайских владений.
На острой косе, между Аргунью и Шилкой, расположилось наше небольшое казацкое селение — Усть-Стрелка[3]. Отсюда, ниже, весь правый берег уже китайский.
Такой же пустынный, покрытый рублеными лесами, как и наш. На его берегу стога сена — это казаки наши снимают у китайцев их угодья в аренду.
По китайскому берегу в голубой блузе и широких штанах, с косой сзади, пробирается китаец — это нойон, начальник пограничного поста. Вот его избушка. Этому нойону пароходчики дают несколько рублей и рубят китайский лес на дрова, на сплавы, и так же поэтому мало леса у китайцев, как и у нас. Молодяжник растет, а от старого только следы, — дорожка, по которой спускали его со стосаженной высоты. Много таких следов. Спущенный к реке лес вяжется в плоты и спускается к Благовещенску.
А еще через полчаса мы пристали и к станции Покровской.
