Сова немного растерялась и, переведя взгляд в глубину леса, куда-то в темноту, ответила:
— Нет, здесь ваше мнение ошибочно. Это всё произошло из-за их маленьких лёгких.
Тут я решил, что пришло время вставить своё замечание:
— Если всё так, как вы говорите, то почему же и у белоглазки, и у овсянки с обеих сторон симметрично белые пятнышки одинаковой формы и в одинаковых местах? Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Если бы им не хватило воздуха и они прервали покраску, то белое пятно осталось бы, скорее всего, либо с одной стороны у глаза, либо сверху на лбу.
Сова на какое-то время закрыла глаза. Лунный свет спускался на лес подобно свинцу — тяжёлому, но светлому. Сова наконец-то открыла глаза, голос её звучал несколько ниже обычного:
— Наверное, они красили обе половинки лица отдельно.
Я рассмеялся:
— Если бы они красили обе половинки лица отдельно, то получилось бы ещё хуже, не так ли?
Сова с чувством достоинства отвечала:
— Ничего здесь странного нет. Размер лёгких был одинаково маленький, как в начале покраски, так и в конце, и поэтому в одно и то же время у них ощущалась нехватка дыхания.
— Да, похоже, что так, — сказал я вслух, а про себя подумал: «Хитрая бестия, логично придумала, удалось тебе улизнуть».
— Вот какие дела, — оборвала сова свою речь на полуслове.
«Да, сейчас я проиграл», — подумал я раздражённо, и у меня пропало всякое желание разговаривать.
Однако мне опять стало стыдно перед совой, и я решил продолжить разговор:
— Ах вот, оказывается, в каком духе всё это происходило. И в завершение такие птицы, как журавль или цапля, так и остались неокрашенными.
— Нет, это всё было по заказу, по личному заказу журавля. Господин журавль сам приказал покрасить только самый краешек хвоста в чёрный цвет. Его покрасили согласно собственному приказу, — ответила сова и удовлетворённо рассмеялась.
Уже в который раз отметил я про себя, как ловко эта бестия использует то, что сказал собеседник, но вслух ничего не ответил, помня о том, что изначальной причиной, побудившей меня продолжить разговор, было желание порадовать сову.
И сова продолжала:
— Однако коршун становился всё наглее и наглее. Деньги у него появились, социальный статус вырос. Ходил он теперь с важным лицом: я, дескать, среди птиц и есть самый первый труженик. И как следствие — совершенно перестал работать. Себя он покрасил в такую жёлто-синюю, эффектную полоску, чем очень хвастался. Таким образом, прошло два или три дня, манера его работы становилась всё вальяжнее и вальяжнее. Просит его, например, птичка сделать узор, состоящий из пятнышек коричневого, белого и чёрного цвета, а он чёрный забудет положить; или попросят его сделать элегантную черно-красную полоску, а он сделает какую-нибудь раскраску попроще, вроде как у ласточки. Другими словами, стал он работать спустя рукава. Хотя птиц-то неокрашенных к тому времени осталось не так-то много. Ворона, цапля и лебедь — всего-то три птицы и осталось.
