— У меня нет абсолютно никакого намерения заставлять кого-либо жениться на мне, и в меньшей степени — тебя.
— Ну и не заставляй. Но по крайней мере, давай все обсудим.
— Нам нечего обсуждать.
— Не шути. По крайней мере, дай мне возможность…
— Нет, — ответила Эйлин, кладя трубку.
В следующий раз, позвонив, Джоэль оказался холоден и вежлив.
— Послушай, мне все равно, что ты ненавидишь меня, но конечно…
— Ах, оставь меня в покое, — закричала Эйлин.
— Ну, хорошо.
На этот раз он первым положил трубку.
Эйлин возвратилась в свою комнату, дрожа от негодования.
— Ненавижу его, ненавижу, — повторяла она про себя. Она хотела, чтобы ее оставили в покое под крылышком любящих родителей наедине с переменами в своем организме. Джоэль означал для нее неразумную страсть, ссоры, бури. Он пугал Эйлин. И, когда речь шла о Джоэле, она боялась самое себя. Больше он не звонил, но написал ей длинное письмо, которое пришло вскоре после рождения Гей.
Эйлин читала его, как будто это послание из другого мира, с трудом понимая слова. Создавалось такое впечатление, что Джоэлю оно далось нелегко.
«Ты очень несправедлива, — читала она, — ведь это будет и мой ребенок тоже. Ты должна позволить мне принять участие…» Она положила письмо обратно в концерт и не стала отвечать на него.
А теперь, чувствуя слабость и лень, лежа в теплой больничной кровати, она почему-то стала надеяться на то, что Джоэль может вдруг прийти. Она не осмеливалась спросить своих родителей, звонил ли он. Его имя избегали произносить с тех пор, как было решено, что разрыв с ним будет лучше для всех.
Только у Фионы не было таких тормозов.
— Ты сказала Джоэлю? — с любопытством спросила она.
Эйлин покачала головой.
— Но ты должна.
— Это мой ребенок, — сказала Эйлин. — Он не будет принимать в этом участие. И вообще, если бы он хотел, он бы позвонил.
Фиона переменила тему и рассказала Эйлин об одном красавчике, с которым она познакомилась в автобусе, и который пригласил ее на танцы.
— Позвони мне, когда тебя выпишут, — сказала, уходя, Фиона.
Через три дня Гей воцарилась в бело-желтой детской, завернутая в темно-синее одеяло, предмет восхищения дедушки, бабушки и Эйлин.
— Мисс коротышка, — игриво сказал ее отец.
— Она набрала свой вес при рождении, — с гордостью сказала Эйлин.
— Она просто красавица, — задохнулась от счастья ее мать.
Эйлин с удивлением посмотрела на нее. Она никогда не представляла себе мать в роли любящей бабушки, но, вне сомнения, на лице ее был восторг.
