— Семь гривен серебром с вас будет, господа хорошие. Денежку па-пра-шу вперед!
И прищелкнула языком.
Штраубе багровел медленно. Сначала воспылали его крупные мясистые уши, затем шея, а потом загорелось лицо.
— Прекратить! — наконец крикнул он. — Прекратить немедля! Здесь тебе не бордель, а государственная клиника!
И даже притопнул ногой.
— А ты на меня не ори, господин хороший, — удостоила его злым взглядом Евфросиния. — Орать и я умею. И ножками своими на меня не топочи. Не хошь еться, так и скажи.
Доктор задохнулся от возмущения. Верно, не приди ему на помощь Анна Александровна, он бы лопнул от ярости.
— Мы к вам пришли не за… этим, — с трудом промолвила она, продолжая в упор смотреть на Жучкину.
— А зачем?
— Задать несколько вопросов.
— Ха!
— Я вам заплачу, — пообещала Анна.
— Заплати, — хищно загорелась глазами Жучкина.
Турчанинова развязала висевший на запястье ридикюль и, пошарив в нем, достала рубль.
— Вот.
Евфросиния схватила бумажку и спрятала куда-то в юбки.
— Спрашивай.
— Вас нашли у дома Калмыкова возле Каменного моста десятого марта. Что вы там делали?
Блудница вспоминала довольно долго.
— Я была во флигеле.
— Вас нашли в невменяемом состоянии.
— Так я и не помню ни хрена. Вроде и выпили мы с энтим стариканом не так уж и много.
Она опять задумалась.
— Помню, вышла из ворот. Вечер стоял скверный, погода паршивая, да еще старикан жмотом оказался. Потом мужик какой-то появился из господ, в шляпе и черном плаще. Вроде хвостом я перед ним повиляла, а он… Нет, ничо не помню.
— Какой такой мужик? — резко подалась вперед Анна Александровна.
— Ну, тот, что из особняка вышел.
Жучкина вдруг обмякла и прикрыла глаза. Турчанинова схватила ее за плечо и потрясла. Никакой реакции, будто перед ней сидел не человек, а кукла. Затем по телу Жучкиной прошла дрожь, похожая на судороги, и она открыла глаза.
— Господа? — она обвела ясным и немного удивленным взглядом Турчанинову и Штраубе. — What’s happening?[5] Что вы здесь делаете?
— Мы пришли вас навестить, вы разве не помните? — ответила Анна. — А потом вы на минуточку потеряли сознание.
— Ах да, прошу прощения, — произнесла Евфросиния извиняющимся тоном.
— C`est ma fante[6], — сказала Анна.
— Да, ваша, — промолвила Евфросиния, задержав взгляд на Турчаниновой.
— Сударыня, — обращаясь к Анне Александровне, произнес доктор. — Мне кажется, нам пора.
— Конечно, — кивнула Турчанинова и обратилась к Евфросинии: — Благодарю вас.
— De rien[7], — мягко улыбнулась та.
