У Шульца все ебало было в пене! Казалось, он сейчас сожрет свою пилотку! Он захлебывался.
--- Вы!!! --- Уроды! --- Это вам не ваша дикая страна! --- Здесь цивилизация! ---
Он сорвал эти носки и махал ими перед нашими носами! А потом он подлетел к тому парню и приказал ему открыть рот!
Мы все молчали. Мы не смотрели.
--- Ну! --- Это приказ! --- Открой свою пасть! ---
Мы услышали, как капрал сопит. Он засунул оба носка в рот этому мальчишке.
--- Вот так — Ву а ля! ---
И он вытер руки.
Они потом сбежали. Они оставили форму. Аккуратно ее повесили в шкафчик.
А мы маршировали. Мы начали разучивать песни.
Жиль мне показал на одного типа. Он, кажется, был из Хохляндии. Его глаза...
--- Смотри, — шепнул Жиль, — смотри... Это конченый. Глаза... ---
Он был как глухонемой. Сидел вроде спокойно, только вращал глазами. Огромный такой, башка лысая, желваки перекатываются. Складки жира на шее. Если собрать весь ужас наш в то время, этот парень и был его воплощение.
Он вращал глазами, и эта его неподвижность и бешеные глаза, как у коровы, которую сейчас начнут усыплять, она неподвижна, связаны копыта, и только огромные глаза...
— Смотри --- Это первый — Первый из нас, — говорит Жиль.
Конечно, ему видней. Он уже не первый раз поступает сюда. Он с Реюньона, и он надеется...
-------------------------
-------------------------
Ночью здесь тихо-тихо. Это я о камере. Я уже вернулся в тюрьму. Бросает из стороны в сторону. Теперь снова здесь. Ни тиканья часов, ни стрельбы по телевизору, ни крика детей, ни плача, ни звука побоев, ни жалоб. Никто не умирает, никто не болеет. Все тихо. Мы все здесь бессмертны, как фараоны.
Завтрак, прогулка, можно отжаться от пола — это новая мера времени — тридцать раз, и, считай, выкурена сигарета, потом читай, пиши, а потом тишина... Об этой тишине отдельно.
Я не испытываю никаких чувств. Здесь ни холодно, ни жарко. Просто здесь находишься. Когда меня переведут в новый форт под Парижем, я этого и не замечу. А может, они перевозят заключенных во сне...
Интересно, а если война? Здесь мы все будем в большей безопасности. Это точно. Кто из нас здесь может перейти на солнечную сторону улицы? А? Никто. Что ж, цените эту возможность. И пусть вам чешут спину, когда чешется. Пусть стучат по спине, когда кость в горле.
Мы здесь все бредем по теневой стороне улицы.
Но городок наш богат событиями, как жизнь таракана богата превратностями.
Я лежу и думаю о тех, кто бродит по камере, кто лежит, кто чешется, кто ковыряет в носу, кто копается в ухе или сидит на постели... Сидит и смотрит перед собой... Сидит так, будто забыл что-то, и моргает удивленно... Склоненная обритая голова и глаза... Он будто держит на руках ребенка. Так грустно.
