По желтой траве они дошли до забора Дэна Миллейна и двинулись дальше. У ручья Кэшин заметил остатки забора, ржавую проволоку, раскиданные там и здесь столбы, уже серые от дождя, — видимо, здесь и проходила та граница, о которой ему говорил Дэн. Тянулась она метров на двести или чуть больше.
Ну и что, оно ему надо, заявлять свои права?
«Свое не отдавай», — сказал Дэн.
Да, оно ему надо.
Кэшин прошел вдоль ручья, по узкой петляющей тропке мимо тополей и кроличьих нор, потом повернул к себе. Когда они приблизились к дому, уже совсем рассвело, но упрямый туман исчезал в это время года лишь через час после восхода солнца. Кэшин все думал о Кендалл. Пережить изнасилование — каково это? Одного полицейского в Сиднее после службы схватили трое подонков и увезли в старый кинотеатр под открытым небом, приковали наручниками к колонне, раскроили ему джинсы ножом, которым режут ковры, и вырезали свастику на спине и ягодицах.
А потом изнасиловали.
Кэшину рассказал об этом полицейский по фамилии Джерард. Они сидели тогда вечером в машине и ели кебабы.
— Парень после этого сразу уволился и двинул в Дарвин, а там наложил на себя руки, — говорил Джерард, смуглый красавец брюнет с родинкой на щеке. — Этих скотов поймали, да. У одного из них было заметное кольцо, — знаешь, здоровая такая гайка, дешевая, — перелитое из свинцового грузила. Полицейский его зарисовал.
— Что получили?
— Высшую меру. Один утонул в реке. А другой убил третьего и покончил с собой. Картинка была не для слабонервных!
Джерард улыбнулся. Губа у него чуть вздернулась, обнажив десну, какую-то интимно-розовую.
Собаки раньше, чем Кэшин, заметили Ребба, сидевшего на старой садовой скамейке, и радостно кинулись к нему.
Ребб попыхивал толстой самокруткой, в которой было поровну бумаги и табака. Лицо его было чисто выбрито, а волосы влажно блестели.
Собаки крутились вокруг него кольцом. Ребба они обожали, как, впрочем, и большую часть человечества.
— Пора вам в стирку, — вместо приветствия произнес Ребб, запихнув самокрутку в угол рта и протянув собакам свои большие ладони. — Правильно говорю?
— Точно, — произнес Кэшин. — Рано встал?
— Да нет.
— Пойду ополоснусь, а потом соображу что-нибудь на завтрак.
— Ел уже, — ответил Ребб, сосредоточенно глядя на собак.
Накануне вечером он отвечал то же самое.
— Ага, яичницу, — сказал Кэшин. — Жаришь только себе, мог бы и о других позаботиться.
Он привел себя в порядок, поставил на стол тарелки, хлеб, масло, веджемайт,
