— Между ног.
— И долго он ее там держал? Я хочу сказать — десять минут, двадцать пять минут… или час?
— Думаю, ближе к часу, отец.
— А что же ты делала все это время?
— Я очень возбудилась, отец. Боюсь, я совсем потеряла голову.
— Что ты имеешь в виду, девочка?
(Надо заметить, что девочке уже восемнадцать и она больше похожа на хорошую скаковую кобылу.)
— Я имею в виду, отец, что он расстегнул штаны, достал своего дружка и засунул его туда, где была рука.
— Прямо в тебя?
— Да, отец.
— Тебе понравилось? Или было стыдно?
— Мне очень понравилось, отец. Боюсь, как бы не разрешить ему это еще раз… ну, если это не очень большой грех…
— Поговорим об этом позже, — говорит отец О’Рейли. — А сейчас зайди ко мне в кабинет на пару минут.
— Остальное ты, Генри, можешь себе представить. Он запирается с ней в кабинете, просит задрать платье, чтобы потрогать ее киску, а затем, не успевает она и глазом моргнуть, вытаскивает свой боброчёс и пиздит ее во имя Христа. Обычное дело! Впрочем, это не идет ни в какое сравнение с тем, что творилось пару сотен лет назад. Римскими Папами становились воры и убийцы, которые совершали инцест направо и налево. — Алек подходит к книжному шкафу и достает книгу жизнеописания первосвященников. — На, почитай, когда тебе нечем будет заняться. — А потом со странной улыбкой добавляет: — Слушай, что ты делаешь один целыми днями, а? Только не говори, что тухнешь в библиотеке над книжками. Я думаю, ты все еще ищешь работу. Кстати, а сколько у тебя сейчас с собой? Не вернешь доллар, что я тебе одолжил на прошлой неделе?
Я корчу кислую мину и пытаюсь обратить все в шутку. Я выворачиваю карманы, чтобы показать, что не вру.
— Не понимаю, — говорит он. — Вечно на мели. Скажи-ка, брат, как ты живешь? Ты что, просишь милостыню у каждого встречного? А гордости у тебя, надо думать, нет? Об амбициях вообще молчу — я уже понял, что это не вяжется с твоей философией.
Это он так иронизирует, потому что я вечно рассказываю о философах, которых читаю.
— Полагаю, — продолжает он, — твоему князю Кропоткину деньги были не нужны. А этому немецкому философу, который загремел в психушку?
— Ты о Ницше?
— Да, об этом придурке. Он, наверное, вообразил себя новым Иисусом.
Я делаю вид, что удивлен.
— Наоборот. Не забывай, что он написал книгу «Антихристианин».
Повисает пауза, во время которой Алек натирает какой-то мазью свой воспаленный, разбухший член, затем медленно, словно паша, идет обратно в постель. Из постели:
