Все это гудело и взвывало натруженными моторами, пело и гомонило голосами русских солдат, сидящих в кузовах машин, окатывало брызгами грязи и мутной воды из луж талого снега, и, главное, все это неумолимо втягивалось в горловины улиц горящего и разрушенного города, подавляя его мощью и силой Победителя.
На фоне движущейся армады, не скрывающей своего торжества и превосходства, длинные змееподобные колонны оборванных солдат и офицеров почти уже побежденной гитлеровской армии выглядели жалко. Их серые, сосредоточенные на одной-единственной мысли лица, большей частью угрюмые, реже — отмеченные неким подобием улыбки существ, выживших в смертельном аду, представляли собой зеркало деморализованной немецкой армии, которая с падением Кёнигсберга теряла последний оплот обороны на Востоке. Думающие только об одном — как выжить в условиях плена, — бывшие солдаты и офицеры вермахта, летчики люфтваффе[70] и военные моряки, фольксштурмовцы и служащие нацистских учреждений с тоской смотрели на закопченные стены домов, сохранившие еще надписи: «Смелость и верность!», «Кёнигсберг останется немецким!», «Мы победим, несмотря ни на что!», «Победа за нами!».
Первым на допрос вызвали Рольфа Дитмана. Дом, в котором его допрашивали, казалось, чудом сохранился среди развалин поселка, куда привезли их с Паулем Херцигом со сборного пункта немецких военнопленных. Молодой парень из конвойной команды, настроенный довольно благодушно, слегка подтолкнул немца в спину дулом автомата, предлагая войти в приоткрытую дверь.
В комнате за массивным письменным столом, совершенно не гармонирующим с обстановкой жилой комнаты, сидел капитан контрразведки, у окна за маленьким круглым журнальным столиком с пишущей машинкой — худенькая девушка с сержантскими погонами. Оба — капитан и девушка-машинистка — с неприязнью посмотрели на вошедшего немца. На их лицах была написана глубокая усталость, вызванная, по-видимому, напряженной работой последних дней. Кроме этого Рольф прочитал в их глазах почти нескрываемое презрение и даже брезгливость. «Так смотрят, наверное, на предателей», — подумал немец.
— Садитесь, Дитман.
Капитан развязал тесемки тонкой папки, раскрыл ее, пробежался глазами по тексту на двух листках бумаги. Потом достал из папки солдатскую книжку Дитмана, нехотя, как бы делая Рольфу одолжение, бегло перелистал ее, останавливаясь лишь на отдельных ее страницах и вчитываясь в скупые данные казенного документа.
