— Ален Верну не очень распространялся насчет того, почему он сегодня вечером очутился на улице под проливным дождем.
— Он заявил, что шел повидаться с другом, проживающим по ту сторону Марсового поля.
— Но он не назвал его фамилии.
— Потому что нужды в этом не было. Я знаю, что он частенько навещает некоего холостяка Жоржа Вассаля, с которым сошелся ещё в колледже. Но даже и без этого уточнения его появление там меня ничуть не удивило бы.
— Почему?
— Потому что это дело его волнует куда сильнее, чем меня, по более личным мотивам. Не хочу тем самым сказать, что он подозревает своего отца, но я не так уж и далек от подобной мысли. Прошло всего несколько недель, как он рассказал мне о себе и об изъянах, присущих его семье…
— И это случилось вот так вот запросто, спонтанно?
— Он тогда возвращался из Ля Рош-сюр-Йон и сообщил мне об одном происшествии, изучать которое он ездил. Дело касалось человека, разменявшего седьмой десяток, который вел себя до этого вполне нормально, но в тот день, когда должен был отдать давно обещанное приданое за свою дочь, вдруг съехал с катушек. И сразу этого никто не заметил.
— Иначе говоря, Ален Верну шатался ночью по Фонтенэ в поисках убийцы?
Следователь опять вскинулся.
— А разве он не более подходит для опознания больного с помраченным сознанием на улице, чем наши бродящие о городу бравые полицейские или чем ты и я?
Мегрэ смолчал.
Было уже заполночь.
— Ты уверен, что тебе следует обязательно возвращаться в гостиницу?
— Там мои вещи.
— Завтра увидимся?
— Непременно.
— Я буду во Дворце правосудия. Ты знаешь, где он?
— На улице Рабле.
— Чуть выше дома Верну. Сначала увидишь решетки тюрьмы, затем неказистое с виду здание. Во Дворце правосудия пройди подальше в глубину. Там мой кабинет, рядом с прокурорским.
— Спокойной ночи, старина.
— Неважно я тебя принял как гостя.
— Ну что ты, право!
— Тебе следует понять мое нынешнее умонастроение. Это дело способно восстановить против меня весь город.
— Черт побери!
— Издеваешься?
— Клянусь, нет.
И это было правдой. Мегрэ был скорее опечален, как случается всякий раз, когда видишь, как что-то из прошлого безвозвратно улетучивается неведомо куда. В коридоре, надевая мокрое пальто, он ещё раз вдохнул в себя воздух этого дома, который всегда представлялся ему таким смачным, а сейчас почему-то показался пресным.
У Шабо уже выпали почти все волосы, в результате обнажился череп, заостренный, как у некоторых птиц.
— Я провожу тебя…
