Так и было — Балли учил, а другой никогда не пытался даже понять. Они никогда не говорили о сложных литературных теориях, выведенных Эмилио, потому что Балли ненавидел всё, что не понимал. А Брентани подвергся влиянию друга даже в привычке ходить, манерах говорить и жестикулировать. Мужчина в полном смысле слова, Балли, находясь рядом с Эмилио, иногда мог почувствовать, что идёт рядом с одной из тех женщин, которые ему полностью подчинялись.
— Действительно, — сказал Балли после того, как Эмилио рассказал ему все подробности своего знакомства с Анджолиной, — никакой опасности здесь быть не должно. Характер дела уже определён зонтиком, что так вовремя выскользнул из руки, и вскоре назначенным свиданием.
— Это правда, — подтвердил Эмилио, который, однако, не упомянул, что он сам вовсе не придал значения этим двум особенностям, подчёркнутым Балли, и Эмилио удивился им как чему-то новому.
— Так ты думаешь, что Сорниани прав? — спросил Брентани, потому что в своей оценке рассказов Сорниани он не учёл эти детали, отмеченные Балли.
— Познакомь её со мной, — ответил Балли осторожно, — а потом решим.
Брентани не собирался сохранять в тайне знакомство с Анджолиной и от своей сестры. Синьорина Амалия никогда не была красавицей: длинная, сухая, бесцветная (Балли говорил, что она родилась серенькой мышкой), с детских лет ей не было дано ничего, кроме белых, тонких и удивительно красивых рук. За ними она тщательно следила.
Он впервые заговорил с ней о женщине, и Амалия принялась слушать со сразу изменившимся лицом его слова, которым она верила и которые звучали из его уст, преисполненные желания и любви. Эмилио не рассказал ей всего, а Амалия, испуганная, уже пробормотала предостережение Балли:
— Смотри, не наделай глупостей.
Но потом она захотела, чтобы он рассказал ей всё, и Эмилио посчитал, что может доверить сестре восхищение и счастье, испытанные им в тот первый вечер их встречи с Анджолиной. Однако он умолчал о своих намерениях и надеждах и не догадался, что рассказанное им было частью их встречи, наиболее рискованной в глазах Амалии. Она слушала его внимательно, сохраняя молчание и накрывая ему на стол для того, чтобы он не мог прерваться и спросить её о чём-нибудь. Конечно, с тем же любопытством она прочитала и с полтысячи романов, которые красовались в их доме в старом шкафу, переделанном под книжный. Но те чувства, которые Амалия испытывала теперь, к её удивлению, были совсем другими. Она становилась не просто пассивной созерцательницей со стороны, и это уже не была чужая судьба, которой можно только сопереживать — её собственная жизнь минута от минуты оживлялась. Любовь вошла в их дом и жила рядом с ними беспокойно и насыщенно. С первым же её дуновением Амалия ощутила всю застойность атмосферы, в которой она, не сознавая этого, провела свои дни, и сразу удивилась, оценивая свои чувства, что сделана так, и при этом ранее даже никогда не хотела радоваться или страдать.
