Жутко смутившись, я отвела глаза. Темный взгляд продолжала ощущать пылающей кожей, а когда снова посмотрела на него, то поняла, если он сейчас уйдет — я умру. Я не смогу выдержать, я снова буду думать о Стасе, Кате, Черте…
— Ты куда?
— Тебе лучше не знать. Вы, люди, такие пугливые, — и снова прожигающий, презрительный взгляд.
И его тон разбил вдребезги волнительное томление. Наверное, стоило спросить его, что означают его слова, но злость начала отступать, как только в голове яркими сигнальными огнями замигала догадка: «Он ревнует»!
— Тюфяк твой Стас, — мрачно заявил Демьян. — Судьба сделала тебе подарок, уведя подальше от него.
— Ты ревнуешь, Демьян?
— Нет.
— Тогда почему ты еще здесь? — улыбнулась я.
Он смотрел на меня внимательно, словно пытался найти ответ на незаданный вопрос. А я… я хотела его обнять.
Руки сами легли ему на плечи. На мгновение взгляд его стал обжигающим, жадным, а потом огонек страсти потух, и его глаза потемнели, наливаясь злостью. Судя по тому, как злость сменялась желанием, а влечение свирепым гневом, он тоже боролся с собой. Я задрожала, но боялась не Демьяна, а того, что он сделает. Или не сделает.
Демьян схватил меня за руку и резко отвел ее в сторону.
— Дошло?! Теперь ты дрожишь! И это, наконец, нормально!
Но вместо того чтобы испугаться, я была очарована им. Очарована тайной, сексуальностью, умом — всем! Очарована и, возможно, чуточку влюблена. Но осознание этого не уменьшило ни больной любви к мужу, ни жажды положить судьбу на лопатки.
— Ты хочешь, чтобы я начала тебя бояться? У тебя не выйдет! Я чувствую, что ты никогда не сделаешь мне больно!
Демьян железной хваткой держал мою руку, потом неожиданно его взгляд смягчился.
— Прости, — шепнул он. — Прости.
Он осторожно убрал руку и виновато посмотрел мне в глаза.
— Всё хорошо. Видишь, я убрал руку? Ты права — я не сделаю тебе больно.
Я отвела взгляд, стараясь смотреть куда угодно, только не на него.
— Я хочу успокоить тебя. Успокоить себя.
Глупо. Но я ощущала воздействие мягкого тембра его голоса и понимала одну нехитрую истину: я нуждалась в нём. Хотела коснуться его губ. Прижаться. Раствориться.
— Я не боюсь, — как можно непринужденней соврала я.
— Не ври мне, Лина. Ты боишься.
Он что-то еще еле слышно шептал, я не слушала, глядя в измученные черные глаза, впивалась взглядом в приподнятые уголки губ.
— Ты знаешь, что от близости твоего тела мне становится хуже? Ты — моя слабость. — Судорожный вдох вырвался неожиданно, когда он постарался придать голосу отстраненность.
