И вот, оказывается, на могилу уже кто-то приходил без меня и, видимо, не один раз. Холмик прибран, тщательно обложен дерном и сверху обсыпан чистым речным песком. Я еще подумала: кто бы это мог сделать?
Пошла набрать цветов, возвращаюсь и вижу: знакомая могучая, широченная спина склонилась над холмом.
Что-то враждебное и очень горькое так и зашевелилось у меня в груди.
Сначала я просто отвернулась и хотела уйти. Но как же, думаю, — а она тут останется! Вернулась и говорю:
— Уходите отсюда. Вам тут нечего делать, у вас теперь другие друзья!
И чувствую — вот сейчас разревусь, и все.
А она вроде ничего и не слышит или не хочет понять:
— Тонюшка, господи ты боже мой! Да откуда ты взялась? Да неужто вы все здесь? И Анатолий Сергеевич? А мне-то и ни к чему, дуре! Ох, ты господи! Да что ты глядишь-то как? В себе ли ты?
И идет ко мне.
Я так прямо и задрожала вся.
— Не подходите! Слышите, не подходите! Я вас ударю тогда… Вы, вы предательница!..
Больше я уж не выдержала, уронила цветы и убежала.
Она что-то там охала, что-то крикнула мне вслед, но я ничего не слышала и не могла слышать. Я еле добежала до кустов и там упала на землю и сердито, бессильно заплакала, кусая собственные кулаки.
Домой я вернулась часа через два, зареванная, но папе ничего не сказала. Он как раз ждал меня — надо было идти в комендатуру на отметку. (Отметки теперь в неделю два раза — по четвергам и по понедельникам.)
Мы пошли вместе и на обратном пути, тут же у комендантской ограды, недалеко от часового опять встретили нашу бывшую школьную уборщицу.
Она остановилась и посмотрела на нас испуганно и, как мне показалось, заискивающе.
Я нарочно отвела глаза в сторону.
— Анатолий Сергеевич! — услышали мы умоляющий голос.
Но папа только нахмурился и сделал вид, что не слышит.
Мы прошли мимо.
Но все же я не выдержала и оглянулась.
Тетя Сима стояла у канавы растерянная, готовая заплакать. И в это мгновение стало даже жаль ее.
Вечером, когда стемнело, кто-то робко постучался к нам со двора.
Я сбежала вниз. Смотрю: стоит на крыльце женщина, закутанная с головой в платок.
— Вам к доктору?
— Да.
Она стала подниматься по лестнице к папе в кабинет. Я была убеждена, что это какая-то пациентка, которой потребовалась врачебная помощь. До войны к папе приходили нередко.
Немного погодя слышу возбужденные голоса и затем чей-то горький, тяжелый плач. Я не выдержала и вошла к папе узнать, в чем там дело.
В его комнате окно было зашторено, на столе горела лампа.
