Я схватил Мемфис Шарль, оглушенную ударом и царапающую мне руку, и быстро втащил ее в мастерскую. Мимоходом я еще раз стукнул молотком по голове человека с «маузером», начавшего было шевелиться. В этот момент я заметил, что входная дверь приоткрылась, и запустил молотком в матовые стекла, подбирая с пола «маузер». Стекло разлетелось на куски, и я увидел шофера «торнадо» с ошеломленным лицом и «кольтом» в руке.
– Не двигайтесь, или я стреляю, – крикнул я как дурак, и он выстрелил в меня.
Раздался такой оглушительный грохот, что я закрыл глаза и на ощупь спустил курок «маузера». Когда же открыл глаза, шофера не было, а я сам находился в дверях мастерской, поставив одно колено на пол. Не помню, когда это я встал на колени. Я ощупал себя и убедился, что невредим.
Я обернулся и заметил, что Папаши–Ругера не было на том месте, где я его оставил. Когда их шофер стрелял, он как раз опускался на пол, и пуля из «кольта» угодила в его голову, а удар отнес его тело метра на два назад. Сейчас он лежал у основания лестницы, а его голова, или то, что от нее осталось – лежала на первой нижней ступеньке. Я недоумевал и спрашивал себя: неужели при жизни он так же плохо водил машину, как шофер стрелял?
– Что… что… Что произошло? – спросила меня Мемфис Шарль.
У нее стучали зубы. Она вся съежилась и прижалась к стене, уперев подбородок в колени и зажав уши руками. В вестибюле пахло порохом.
– Тсс… – произнес я, осматривая входную дверь.
Посередине нижней деревянной части я обнаружил след от моей пули, то есть «маузера» тридцать второго калибра, которая, в принципе, без проблем может пройти сквозь дверь. Я почувствовал во рту горький привкус, дополз до двери, зацепил створку одним пальцем и потянул ее на себя, готовый к новому обмену любезностями.
Обмена не последовало. Шофер лежал, распластавшись на спине, перед дверью. В его груди была черная дыра величиной с тарелку, и она продолжала увеличиваться. Свет, идущий из коридора, отражался в открытых глазах шофера. Выходит, я его тоже убил, не зная, за что. Мне стало плохо, и я поднес левую руку ко рту и вцепился зубами в фаланги пальцев. Меня сильно тошнило, но все обошлось.
Я с трудом поднялся, опустив руку с «маузером» вдоль туловища, и вернулся в мастерскую. Прежде всего мне хотелось заняться арабом, но Мемфис Шарль уже разжала тиски и освободила его руку. Оба бородача по–прежнему были подвешены к канализационным трубам, как совы на двери сарая, и ревели как ослы.
