— Ну, я думаю, можно, — сказал Оскар.
Аделаида вонзила иглу шприца в его локтевой сгиб. Оскар взглянул на меня и улыбнулся. Я лежала и ждала, что будет, а на тумбочке стояли тюльпаны.
Они вошли в мою комнату: Оскар в рубашке, расправляя и застёгивая рукав, а за ним Аделаида со шприцем, наполненным тёмной, почти чёрной жидкостью. Для чего это нужно, мне было пока неясно, и я, чуть приподнявшись на подушках, расстегнула и сдвинула ворот ночной рубашки.
— Ну, валяйте… Кусайте.
Оскар улыбнулся.
— Нет, детка, кусать мы тебя не будем. Это можно сделать гораздо аккуратнее. Моя кровь будет введена тебе в вену, и через сорок восемь часов начнётся твоя новая жизнь. Но сначала нужно выпить глюкозу, чтобы повысить уровень сахара в крови. Это поддержит твой организм во время процесса превращения.
Содержимое коробочки было высыпано в стакан и залито водой, и эту белую взвесь я должна была выпить. Было очень приторно, но я осилила это. Оскар откинул край одеяла и положил подушечку мне под локоть и перетянул руку жгутом.
— Работай кулаком.
Аделаида потрогала взбухшую вену, Оскар кивнул. Поглаживая меня по волосам, он сказал:
— Тебе снова придётся потерпеть неприятные ощущения, дорогая. Как вы, молодёжь, выражаетесь, тебя изрядно поколбасит.
— Мне не впервой, — вздохнула я.
Игла вонзилась в меня. Вздрогнув всем телом, я встретилась взглядом с Оскаром.
— Всё хорошо, детка, — сказал он ласково.
Аделаида надавила на поршень.
В такие моменты обычно говорят, что вся жизнь пронеслась перед глазами. А перед моими глазами стояла фотография, на которой мы были все вместе: мама, папа, Таня и я. Их больше не было, они ушли, и меня тоже стирал с лица земли поршень шприца, вталкивавший мне в вену холодную тёмную жидкость.
Шприц опустел, рука была согнута. Оскар нагнулся и поцеловал меня в губы.
— Умница, детка. С праздником тебя… Это мой подарок.
— Новая жизнь, — улыбнулась Аделаида.
Не разверзнулся ад, не заполыхало пламя, не загремели трубы Апокалипсиса, не упало солнце в море среди бела дня, не осыпались звёзды с неба. Был всё тот же мартовский вечер, всё так же стояли тюльпаны у кровати, я лежала в постели, а в моих жилах текли десять граммов крови Оскара, и их уже никак нельзя было вытащить из меня. Ничего нельзя было исправить, вернуть назад: слишком поздно. Я заразилась. Процесс был необратим.
— Держись, дорогая, — сказал Оскар. — Будет тяжело, но мы с тобой. Мы не оставим тебя ни на минуту, не отойдём от тебя ни на шаг.
