Рудольф — без всякого сомнения, самая интересная фигура в нашей семье. Когда ему было двадцать лет, в середине пятидесятых, он как-то раз утром позвонил матери, и та, не дав сказать ему ни слова, попросила его немедленно приехать: мол, нужна его помощь в перестановке мебели, завтра придут маляры, а помощи ни от кого не дождешься. Мать с Рудольфом любили друг друга, как два голубка, Рудольф еще ни разу в жизни не отказал ей ни в одной просьбе, но тут он вдруг стал мяться и в конце концов признался, что звонит из Амстердама и собирается остаться там на пару лет. Мать испустила такой пронзительный крик, что соседка, с которой они еще два дня назад вместе ходили в кино, испуганно постучала в дверь. В следующий раз он вышел на связь через три месяца, уже из Стокгольма, где он работал на кухне какого-то ресторана. Мать сказала: «Все ясно, наш Рудольф стал посудомойкой».
Если мне не изменяет память, он пять раз сидел в тюрьме, каждый раз не дольше двух недель. Сейчас он богат, на него работают три адвоката, и он ни шагу не делает без своих телохранителей. В последние годы всякий раз, когда он звонил и я спрашивал, где он сейчас находится, он отвечал: «Это неважно». Я не знаю, как он заработал свои деньги (бешеные деньги, потому что его подарки оставляют поистине неизгладимое впечатление!), знаю только, что карманными кражами столько денег не заработаешь. Когда я оказываюсь за границей, он приезжает ко мне, невзирая ни на какие расстояния. Правда, он приезжает только после того, как проконсультируется со своими адвокатами: одна страна годится для свидания с братом, другая ему противопоказана — в зависимости от ее участия в конвенции о выдаче преследуемых лиц. Чаще всего мы бросались друг другу на грудь в Будапеште, но он приезжал ко мне и в Белград, и в Софию, и в Каир. В Будапеште я обычно останавливался в гостинице Союза писателей, а он в отеле «Геллерт», где снимал для себя и своих телохранителей (невероятно скромных парней, которые даже не решались смотреть мне в глаза) целую анфиладу. Я никогда не знал, откуда он приехал и куда уезжает. Он утешал меня: «Меньше знаешь, лучше спишь». Однажды в Будапеште, после того как он уехал, я отправился к портье и поинтересовался адресом господина Хэтманна, мол, мне нужно ему кое-что отправить. Приветливый портье полистал в своей книге, еще раз переспросил фамилию. Я повторил: Рудольф Хэтманн, он уехал сегодня. Но тот, еще раз просмотрев все записи, улыбнулся так печально, как могут улыбаться только венгры, и сказал: «Мне очень жаль, но господин Хэтманн у нас не останавливался».
