Я попытался ей что-то возразить, но столкнулся с такими артикуляционными трудностями, что терпения Аманды хватило всего на три слова и она вновь удалилась. Не успела она скрыться из виду, как я отправился вслед за ней. Ход моих мыслей выглядел примерно так: «Еще чего! Сначала обругать, а потом даже не дать себе труда выслушать мои оправдания!» К несчастью, она не заперла дверь своей комнаты. У нее еще не было опыта общения с пьяным мужем. Очутившись перед ее кроватью, я не то чтобы изменил свои намерения — я просто забыл о них. Я подумал: «Вот, она лежит и ждет меня!» И еще я подумал: «Сейчас все уладится!» Если вам доводилось Когда-нибудь в своей жизни хотя бы раз крепко напиться, то вы должны знать, что мысли в таком состоянии сменяют друг друга с большой скоростью и, так сказать, без вашего участия и что у всех этих мыслей есть один общий признак: они никуда не годятся.
Я лег к ней и клянусь вам: я далее не заметил, что она что-то имела против, а самому мне и в голову не пришло, что она может быть против. Она, правда, что-то кричала, но я не расслышал, что именно. Я, по — видимому, был идеальным противником, таким, о каком можно только мечтать: с замедленной реакцией, неуклюжий и почти лишенный каких бы то ни было чувств, — она играючи справилась со мной. Я помню только, что проснулся около полудня от телефонного звонка. Я лежал на полу между кроватью и дверью, рядом была еще не до конца засохшая лужа крови.
Я даю вам описание происшедшего со слов Аманды, но оснований сомневаться в достоверности этого описания у меня нет; дальнейшее было логическим завершением моих пьяных действий и к тому же подтверждается последствиями, которые проявились на следующий день. Когда я попытался взгромоздиться на Аманду, она столкнула меня на пол и имела на это полное право. Вероятно, я воспринял это не как оборону, а всего лишь как некое препятствие, которое не может остановить мои ухаживания, а просто затрудняет их. Я вновь и вновь карабкался на кровать, она вновь и вновь сбрасывала меня на пол. Я бы еще понял ее, если бы ей просто надоела эта возня, но она утверждает, что ей грозила серьезная опасность. Одному Богу известно, что было бы, говорит она, если бы мне удалось схватить ее своими «мерзкими пьяными лапами», над которыми я полностью утратил контроль.
В страхе за свою жизнь она схватила единственный тяжелый предмет, оказавшийся в пределах досягаемости, — латунный ночник — и обрушила его на мой череп. Потом она переступила через меня, лежавшего без сознания, не зная, жив ли я вообще или нет, взяла Себастьяна и уехала к родителям. Нетрудно представить себе, что она им там про меня рассказала: изверг, алкоголик, насильник и чуть ли не убийца. Врач, к которому я вынужден был обратиться через два дня, так как головные боли не проходили, установил сотрясение мозга средней тяжести. Он спросил о происхождении моей раны, я ответил, что виной всему моя собственная неловкость, что я просто упал. Он заявил, что
