Как бы то ни было, весьма неопределенные отношения между Альбером и Герминьеном, о которых читатель уже в достаточной мере смог составить представление, возобновились при их новой встрече с тем большей быстротой и силой, что само место, где они находились, будучи способным провоцировать всякого рода нервические впечатления, стало их опасным союзником. В поворотах оживленного разговора, которому присутствие Гейде придавало рискованную привлекательность, и независимо от того, о чем шла беседа, их единственной целью было добиться взаимного признания, восстановить и в порыве острейшего удовольствия заставить друг друга прикоснуться к той бесконечно извилистой разделительной линии, которую неоднократное столкновение этих двух людей с давних пор уже прочертило в идеальном пространстве, где они укрывались. Они искали друг друга и нашли! Они поняли наконец, с восхищением, в котором ни один из них не осмеливался себе признаться, что значил для обоих любой двусмысленный взгляд, любой коварный намек — намерение, скрытое за подчеркнуто шутливой высокопарностью, или же особая модуляция голоса, произносящего тот или иной звук: самые сложные ухищрения игры применялись ими с предельной беспечностью и отгадывались без труда при первом же поданном сигнале — их сумрачная связь стала снова безупречной, и их союз, существовавший по ту сторону всех клятв, явил миру, чьи посягательства на себя он столь глубоко презирал, неуязвимый союз, до такой степени дьявольский и нерасторжимый, что самые спонтанные мысли одного, мгновенно подхваченные другим в их тотальной глубинности, могли приобрести в иных простодушных глазах несомненный признак заговора.
Между тем медленно заходящее солнце полностью залило залу почти горизонтальными лучами, увенчав белокурые волосы Гейде золотистым нимбом и придав ей на пространство мгновения то могущественное значение, которое контровой свет придает участникам живой картины, а также персонажам гравюр Рембрандта, — глаза Альбера и Герминьена, поневоле привлеченные источником этой световой феерии, как молнии, пересеклись и поняли друг друга. Что-то изменилось. Странность диалога, который в последние минуты все убыстрялся, дойдя до скорости фантастической, ясность их умов, казалось, без всякого напряжения работавших на скорости вчетверо большей, чем обычная, блеск речей, которыми они безостановочно обменивались и которые поглощали время этого вечера, подобно тому как пламя поддерживается непрерывным потоком кислорода, — все это они обнаружили с тревожным изумлением и возвели к истинным причинам. Воздействие света, подобного тому, которым Рембрандт окутал своего Христа в паломниках из Эммауса
