— Горишь на работе? — спросил он.
Я сказал, что горю.
В общем–то, ни мне, ни Юрке не нравился этот расхожий набор полуострот. Но такова была мода, и время от времени мы нехотя подчинялись ей, как когда–то в школе, неловко крутя шеями, подчинялись моде на галстуки.
Еще Юрка спросил, как я съездил. Я ответил, что съездил ничего, материал взял, что и как, расскажу когда увидимся. Тогда Юрка, помедлив, произнес ту единственную фразу, из–за которой позвонил не из дома, а из автомата, стеклянной будочки, прошитой уличным гулом:
— Я тебе сегодня утром не очень помешал?
Я ответил, что ерунда, не о чем говорить, а ключ пускай так и будет у него, у меня ж есть другой… Юрка сказал, чтобы я заходил, хоть сегодня, хоть завтра, и я ответил, что зайду, и он пусть тоже заходит.
Что ж, может, правда зайду к нему завтра. Или он ко мне заглянет вечером. Или неделю спустя случайно встретимся на улице. Случайно встретимся на улице с моим лучшим другом Юркой…
Я положил трубку. Генка смотрел «Юманите», лоб его был наморщен, а губы выпячены: рождалась идея. Возобновлять разговор о практикантке Мухиной было неудобно да и незачем — ну что о ней знает Генка? Перечитывать очерк тоже не хотелось, лучше завтра, на свежую голову.
Я вспомнил Женькин вариант заголовка и вписал его, зачеркнув свой: Женька вообще давал заголовки, как бог. Я подумал, что они там, в учмолодежи, наверняка еще не ушли — в этой кают–компании всегда засиживались дотемна. Но я к ним не пошел — я, как мальчишка, боялся встретиться с ней без предлога.
Я шел домой по веселой летней Москве, и здорово было прошить толпу машин на улице Горького, и здорово было в три прыжка догнать троллейбус, уже отваливавший от остановки…
Значит, практикантка? Ладно, пусть практикантка. Танька Мухина, тощий дворовый котенок, по неизвестным причинам перекочевавший к нам из АПН… Но, с другой стороны, в новогоднем фельетоне у нее был совершенно исключительный по стилю абзац. В факультетской стенгазете — не в какой–нибудь там паршивой четырехполоске с миллионным тиражом… Что ж, будем коллеги. Тут уж никуда не денешься: практиканты— надежда человечества!
Дома меня встретила тетя Катя — толстая, умученная астмой старуха, с трудом таскающая себя по нашим длинным коридорам.
— А тебе все звонют, все звонют, — сказала она, — «когда» да «когда»… Приедет, говорю, никуда не денется… Девушки все.
— А кто именно?
— И беленькая та звонила, и с киностудии, и которая грубым таким голосом…
