Никогда еще в мире подозрительность человека к человеку не вырастала до таких страшных размеров, и друзья, встречаясь и пожимая друг другу руки, на случаи хоронили в кармане нож.
По темным углам творилась лютая измена.
И молча копали подкопы.
Всевозможные разрывные снаряды и усовершенствованные бомбы изготовлялись на широкий сбыт, как самый легкий и ходовой товар, и изо дня в день сбывались и оптом и в розницу, как спички.
По темным углам душили и вздергивали на веревочке приятель приятеля.
Повсюду в городах перемащивались забрызганные кровью мостовые: они, накаливаясь от зноя, пропитывали воздух невыносимым хмельным запахом — заразой.
Мирные улицы, хмелея, впадали в исступление и в исступленности уродовали и истязали детей и женщин.
И лошади бесились, нося, на подковах кровь.
В полях колосились червоные колосья и созревал хлеб, чтобы закровенившимся зерном отравить людей.
Тут и там по улицам встречали мертвецов, останавливали мертвецы знакомых, вмешивались, как живые, в будни.
И живые, как мертвецы, бросали дом и уходили на кладбища и там, вступая в царство мертвых, устраивались в гробах, как у себя дома.
Пророки проповедовали новое царство и продавали свое пророчество.
И верующие сходили с ума, и убивали себя, с горечью бросая земле свое последнее слово:
— Нет на земле правды!
А этот беспощадный бич взвивался и взвивался, летел от моря и до моря, гремя громом свой грозный гром:
— Воля!
А вы знаете, что такое воля? — подмигивал старик.
* * *
Беспокойные тучи, куда вы?
Меня унесите, хочу жить, а здесь умираю.
С каждым часом погост вырастает, там думы мои засыпают.
Длинные тучи по лунному небу плывут — —
Стойте же, тучи! укажите мне землю, где тяжесть спадает, разрешите…
Уплыли молча, чуть слышно, длинные тучи — —
Светятся тихо слезные звезды.
Тени голых ветвей, как решетка.
* * *
Накануне великого дня, который обещал открыть новый день и перевернуть землю до ее основания, рано утром разбудили старика-ювелира, посадили в черную гербовую карету, в какой возили только важных сановников, и под конвоем, как драгоценность, повезли во дворец.
Через опущенные занавески окон старик чувствовал сотни вонзающихся острых глаз. И от этих глаз накаливались стекла, и дребезжало что-то в ногах, готовое вдребезги разнести карету.
Так как за последние дни совершилось много насилия всемогущими временщиками, в руки которых попадали города и жизнь и смерть целых поколений, то подобные кортежи провожались недобрым взглядом и не всегда кончались добром.
