Улица генералов: Попытка мемуаров | страница 71



Олег Ефремов? Дескать, хотите информацию — вот вам информация! Но я не думал, что у них нет чувства юмора. А у них нет чувства юмора, они приняли эту информацию всерьез. И я знаю, мне сказали, что у людей, про которых я написал, у них какие-то неприятности. Во всяком случае, я знаю, что Гладилина уволили из „Фитиля“, а Аксенова и Евтушенко вывели из редколлегии „Юности““.

Тут-то я и понял, что со мной произошло. И потом мне в „Фитиле“ рассказали, у меня остались там, как говорится, свои информаторы, что, когда пришла команда уволить Гладилина, они искали повод. А как уволить на ровном месте? К моей работе никаких претензий, наоборот, очень расширил круг авторов. А тут я сам нарываюсь. И вроде бы честно меня предупреждали, дали намек, мол, не езжай в командировку, ты себя подставляешь, а я сказал: „А ну вас на фиг, мне подписали, я еду“. Ну и всё.

* * *

Сейчас может кому-то показаться, что Анатолий Кузнецов был истерическим типом или несколько сошел с ума. Но тогда никто не мог предположить, что откроется выезд по еврейской линии. Более того: что советское правительство будет торговать евреями, как нефтью, получая от этой торговли, правда, не финансовую, но весомую дипломатическую выгоду. Мне известны факты, когда на важных переговорах с американцами советские товарищи откровенно и цинично намекали: подпишите это соглашение, и мы тут же выпустим большую партию евреев. Советский Союз был закрыт на замок надежней, чем самая лучшая тюрьма. А узники тюрем мечтают о побеге, выискивая фантастические варианты. Вариант, выбранный Кузнецовым, был в то время единственным реальным. Так что, честное слово, я на него не обиделся, тем более когда услышал по Би-би-си, как на него насели тульские гэбэшники.

Я не говорил об этом с Евтушенко, а с Васей говорил. Конечно, ему было чуть-чуть обидно, что его вывели из редколлегии, ведь „Юность“ мы еще по привычке считали своим журналом, но главное, его поразил сам донос. Я пытался объяснить поведение Кузнецова: „Он нарочно им подсунул развесистую клюкву, а эти приняли всерьез“. Вася жестко отметал мои доводы: „Пойми, если такой человек, как Анатолий Кузнецов, наш товарищ, начинает сотрудничать с органами, начинает стучать на нас, то что же ты хочешь от других?“

Аксенов был очень расстроен.


Через семь лет, когда я уезжал в эмиграцию (по еврейской линии, дамы и господа; не понял только, существо какого пола прислало вызов из Израиля), пришла к нам Надя, вторая жена Кузнецова, с которой он последний раз приезжал в Москву. И она мне буквально исповедовалась, как ГБ заставила ее давать компрометирующие Толю показания, писать возмущенные письма в газеты. Между прочим, она родила от Кузнецова сына, но и это ее не спасло: выгнали из тульской кузнецовской квартиры, переселили на Украину. В общем, хлебнула она лиха. И все повторяла: „Ты, наверное, увидишь Толю, расскажи ему про нас“.