Никакого? Мой редактор в издательстве Эля Мороз звонит мне в «МК» и сообщает, что она вставила «Бригантину» в план 1959 года. «Как так? — удивляюсь я. — Вы же ее зарезали!» — «Ты имеешь в виду эту рецензию-донос? — капризно тянет Эля. — Она куда-то затерялась. Никто ее не может найти. Ты очень сожалеешь? А план 59-го года утвержден. Приезжай подписывать договор».
Очевидно, какая-то информация наверх просочилась. Меня вдруг вызывают в «Комсомолку» и говорят: «Ну-ка, покажи свою „Бригантину“». Выбирают из рукописи отрывок и печатают на половине газетной страницы.
Публикация в «Комсомольской правде» — это уже серьезно. Отрывок в «Комсомолке» появился в воскресном номере. А в понедельник утром меня требует к себе Борисов и чуть ли не матом орет: «Толя, ты чего с нами в прятки играешь? „Комсомолке“ даешь, а нам свою повесть не показываешь?» Я объясняю, мол, «Бригантина» — большая вещь, никак в газету не влезет. «Ну и что? Будем печатать с продолжением». Он ее еще не читал, но решение принял. И действительно, «Бригантину» «Московский комсомолец» печатал в течение месяца в каждом номере по какому-то отрывку, а потом это все перепечатывали дальневосточные и сибирские областные комсомольские газеты, и некоторые даже платили. То есть за каждый номер газеты мне начислялся гонорар плюс зарплата, так что впервые в жизни у меня появились деньги. Очень кстати, потому что Маша уже ушла в декретный отпуск.
И вот ситуация. После широкой публикации в комсомольской прессе меня вроде бы официально признали как писателя. Опять же вот-вот должно произойти радостное событие, вот-вот должен родиться ребенок, а я прихожу к главному редактору и говорю: «Михаил Алексеевич, увольняйте меня с работы». Он подскочил: «Толя, что случилось? Что такое?» Я говорю: «Понимаете, я не могу работать, у меня в голове сидит новая книга, я должен ее написать. Я умру, если ее не напишу, понимаете?» Все-таки работа в газете брала много сил, как правило, я засиживался в кабинете где-то до десяти вечера, уж до девяти точно. Какая там книга? Я говорю: «Увольняйте меня». Он спрашивает: «А сколько тебе надо, чтобы написать новую книжку?» — «Ну, вы знаете, месяц. За месяц я ее точно напишу». Был уверен, что напишу очень быстро. Она была у меня вся в голове. Он говорит: «Толь, мы же не звери тут сидим. Конечно, возьми отпуск и спокойно поезжай куда-нибудь».
Я тогда поехал в первый раз в зимние Дубулты, я еще никогда не был в Домах творчества. Я сидел в пустынном доме — летом туда набивалась масса народу, а зимой практически никого — и писал первую свою настоящую вещь, которая называется «Дым в глаза». Я написал ее за двадцать пять дней и вернулся благополучно в газету, а повесть сдал в «Юность». Мэри Озерова заставила меня дописать еще одну главу, развить линию положительного героя «для равновесия» и положила рукопись на стол Катаеву. В этот раз Валентин Петрович очень быстро ее прочел, вызвал меня к себе и сказал: «Из этого можно сделать хорошую сказочку на двадцать страниц. Я понимаю, что вы со мной не согласны, но переубеждать меня бессмысленно. Сделайте из этой повести сказку на двадцать страниц, и я ее напечатаю. Потому что я считаю — вот так нужно, вот так должно быть. А ваши формалистические фокусы…»
