Анна Стивенсон подняла руку, прерывая ее оправдания.
— Что вы сделали после того, как решили уйти? Расскажите об этом.
Рози поведала ей о кредитной карточке, о том, как боялась, что интуиция Нормана подскажет ему либо вернуться домой, либо позвонить. Она не могла заставить себя признаться этой суровой красивой женщине, что от страха ей пришлось зайти во двор чужого дома, чтобы справить нужду, но она рассказала о том, как воспользовалась кредитной карточкой, какую сумку сняла, как выбрала этот город, показавшийся ей достаточно удаленным и потому безопасным, — к тому же именно сюда отправлялся ближайший автобус. Слова вырывались быстрыми автоматными очередями, после чего следовала пауза, в течение которой она собиралась с мыслями, размышляя, о чем говорить дальше, и испытывая изумление, почти не веря в то, что все-таки она решилась на столь отчаянный шаг. В конце она сообщила Анне о том, как заблудилась утром, и показала ей визитную карточку Питера Слоуика. Взглянув на нее мельком, Анна протянула карточку назад.
— Вы хорошо его знаете? — спросила Рози. — Мистера Слоуика?
Анна улыбнулась — Рози показалось, что в улыбке мелькнула едва заметная горечь.
— О да, — ответила она. — Он мой старый друг. Очень старый. Настоящий друг. И друг таких женщин, как вы.
— Вот таким образом я очутилась здесь, — закончили свою историю Рози. — Не знаю, что ждет меня в дальнейшем; пока что я добралась только до этих пор.
Подобие улыбки тронуло уголки рта Анны Стивенсон.
— Да. И до этих пор вы вели себя просто замечательно.
Собрав в кулак всю отвагу, — от которой за последние тридцать шесть часов остались лишь жалкие крохи, — Рози спросила, можно ли ей провести в «Дочерях и сестрах» ночь.
— И не одну, если понадобится, — ответила Анна Стивенсон. — В техническом смысле это убежище — находящийся в частных руках промежуточный полустанок. Вы можете пробыть здесь до восьми недель впрочем, и это не самый большой срок. Мы не придерживаемся жестких рамок относительно пребывания в «Дочерях и сестрах». — В ее голосе проскочил легких оттенок гордости (скорее всего, бессознательной), и Рози вспомнила фразу, которую выучила лет этак с тысячу назад, на втором году изучения французского языка: «L'etat, c'est moi» — государство — это я. Затем воспоминания были вытеснены потрясением, которое она испытала, когда до нее дошел действительный смысл сказанного.
— Восемь… восемь…
Она подумала о бледном молодом человеке, сидевшем на автостанции в Портсайде. Того, который держал на коленях табличку с надписью «БЕЗДОМНЫЙ, БОЛЬНОЙ СПИДОМ», и внезапно поняла, что бы он почувствовал, если бы кто-то из прохожих вдруг опустил в коробку из-под сигар стодолларовую банкноту.
