Он замолчал. В коридоре раздался звук вызова, захлопали двери, кто-то пробежал в реанимацию. Еще одна человеческая драма.
— Как бы там ни было, жизнь продолжается.
Она почувствовала легкое прикосновение ко лбу, слишком быстрое, чтобы сразу его понять.
Он ее поцеловал.
Его мать умерла.
Он сидел на берегу с пакетиком отсыревших чипсов и машинально отправлял их в рот. После изнуряющей жары предыдущей недели небо затянулось тучами, а резкий ветер с Атлантики поднял уровень воды в Клайде. Открывавшийся вид было трудно назвать успокаивающим: вечность серого цвета.
Ее смерть была простой: она не цеплялась за жизнь, никакого отчаяния в последние минуты.
Как обычно перед сном, Макалпин заглянул к ней в спальню пожелать спокойной ночи — она выглядела спокойной. Он перевел взгляд на тумбочку, где стоял пузырек с сульфатом морфия, и увидел, что тот пуст. Ее предательство ранило больнее всего. Потеря любимого сына порвала единственную ниточку, которая связывала ее с жизнью; она не могла ее продолжать ради нелюбимого.
Он бросил остатки чипсов чайкам и засунул руки в карманы куртки. Мысль вернуться домой и остаться один на один с отцом, с которым и раньше-то не о чем было поговорить, казалась невыносимой. Он даже не мог заставить себя понять, что значит потерять мать.
Нет, домой он не пойдет.
Скорбь и мать. Эти два слова будто застряли у него в голове. Скорбь и мать. Спящая красавица и невинное крошечное дитя. Он поймал себя на мысли, что улыбается, едва подумав о них. Больше не было ни Робби, ни матери. Он понимал, что после их смерти в его жизни остался только этот светловолосый ангел, тихо лежавший в своем коконе и ждавший освобождения. И этого было достаточно.
Две чайки, не поделившие чипсы, резко кричали и отгоняли друг друга. Пора. Он встал, стряхнул с ботинок песок и направился на железнодорожную станцию в Бемисс-Бей. Ему было нужно туда, где тихо, а он становился невидимкой. Он возвращался в больницу. К Анне.
— Садись, Алан. Я слышал, что Робби хотят представить к награде за храбрость. Ты должен гордиться. — Старший инспектор уголовной полиции Грэхэм мягко улыбнулся.
После небольшой заминки Макалпин сел, но в его темных глазах промелькнула досада.
— Сейчас на первом месте у меня не гордость. Мы даже не знаем, когда нам вернут тело, чтобы похоронить.
Грэхэм закашлялся.
— Мне очень жаль, — произнес он в замешательстве. — Я просто подумал, что это хоть какое-то утешение. Да еще эта ужасная новость о вашей матери.
