– Я обещала к тебе больше не приставать и уйти, а свое слово я держу.
И идет дальше.
Чеглок бросается за ней:
– Эй, постойте!
Она прибавляет шагу, заставляя его перейти на рысь, ныряя между пешеходами, мех с водой болтается и колотит по боку. Когда он ее догоняет, она уже вышла на Атлантик-авеню. И не останавливается и даже не показывает, что его заметила. Наконец он в злости и досаде хватает ее за руку.
Она выдергивает руку, поворачивается к нему:
– Такого грубияна я еще не видела среди эйров!
– Простите, но вы не останавливались.
– И это дает тебе право на меня набрасываться?
– Я бы не назвал это…
– Этот эйр к вам пристает? – перебивает прохожий шахт.
Он ростом еще ниже тельпицы, но массивные руки вдвое толще, чем у Чеглока ноги, и вид у него такой, что он с удовольствием кого-нибудь покалечит. Когда имеешь дело с шахтами, лучший способ выжить – не нарываться, но Чеглок уже не думает об осторожности.
– Не ваше дело, – отрезает он. – Вас никто не просил вмешиваться.
– «Что касается одного, касается всех», – с нажимом цитирует шахт «Книгу Шанса», как какой-нибудь Святой Метатель на проповеди. Глаза его скрыты очками такими темными, что вообще непонятно, как он что-нибудь видит. Чеглок высматривает на темной куртке шахта какие-нибудь знаки различия или власти, но не находит. Что, однако, не исключает возможности, что это, хвост линялый, Невидимый…
– Все нормально, – говорит тельпица. – Он приставучий, но безвредный.
– Это я приставучий? – Ну, это уж слишком. – Сперва вы меня сбиваете с ног и разбиваете нос, потом, когда я задаю простой вопрос, как попасть на площадь Паломников, вы бежите прочь, как…
– О Шанс, это все, что вы хотите знать? – снова перебивает шахт. – Это просто. Держитесь…
– Держи себя в руках, он хочет сказать, – перебивает звонким голосом тельпица, взглядом заставляя шахта замолчать. – И слушай, летунок, внимательно, потому что второй раз повторять не буду.
Через десять минут Чеглок начинает подозревать, что его обманули. Еще через пять минут он в этом уверен. Кипя злобой, он не сомневается, что все встречные видят, что с ним случилось и смеются над его положением. Чеглок пытается вернуться по своим следам и еще больше запутывается. Но сейчас уже хорошо после полудня, день жаркий, мех с водой пуст. А хуже всего, что похмелье, ослабевшее до дальней пульсирующей боли, начинает возвращаться.
Наконец, склоняясь перед неизбежным, Чеглок сует гордость в карман и спрашивает у проходящего Святого Метателя дорогу к площади Паломников. Жрец, русл, слушает горестную повесть не мигая, потом без слов достает две четырехгранные кости из складок пестрой рясы. Отщелкнув на декоративно большой пряжке пояса крышку, образующую небольшой серебряный столик, он рисует в воздухе лемнискату. Чеглок играет концом цепочки в ухе, глядя на жреца, а тот с завораживающим изяществом, присущим самым незначительным жестам руслов, три раза быстро мечет пожелтевшие кости, потом складывает столик обратно в пряжку, прячет кости куда-то в рясу, поправляет пояс, прокашливается и смотрит Чеглоку прямо в глаза.
