– Нам бы посмотреть эти бумаги, – попросила Настя.
– Пожалуйста, смотрите, я у него на столе ничего не трогала.
Вика показала на рабочий стол, стоящий в соседней крохотной комнатушке. Настя и Антон принялись изучать содержимое папок и файлов. Записки Анатолия Петровича Тихомирова нашлись почти сразу же. Даже папка была другой – старомодной, картонной, с тряпичными завязками, такими папками пользовались лет двадцать назад.
– Мы заберем это? – обратился Антон Вике.
– Да ради Бога, – равнодушно ответила девушка.
– Может, оформим изъятие? – шепотом спросила Настя, когда Вика отошла, занимаясь укладкой вещей в коробки. – А то мало ли что.
– Да ладно, – махнул рукой Антон, – обойдемся. Если придется компьютер отсюда изымать, тогда уж с постановлением, а так…
Когда они сели в машину, Настя сразу же подняла спинку сиденья. Полежать на обратном пути ей не удастся, придется читать бумаги следователя. Собственно, «придется» – это неправильное слово. Она будет читать. Она хочет их прочитать и убедиться, что ее версия верна. Или неверна.
Нужные ей страницы из записок Тихомирова нашлись сразу же, они были верхними в той самой толстой папке. Дело бизнесмена Леоничева. История с болезнью и смертью его матери. Его самоубийство. Негодование жены и ее разговоры с друзьями и знакомыми. Все было в точности, как в пьесе «Правосудие».
И не совсем, как в пьесе, потому что записи оказались неоконченными. Последним, что было записано по делу Леоничева, была фраза: «Очень интересно поговорил с М. А. Торлакян. Выходит, все концы ведут в «Новую Москву». И дата.
И больше ничего. Запись сделана в верхней трети страницы, другие две трети листа остались пустыми.
Настя подумала немного, вытащила телефон и набрала номер Надежды Ароновны.
– Простите, вы не скажете, какого числа скончался Анатолий Петрович? – спросила она.
Выслушала ответ, снова посмотрела на дату, поставленную под последней записью. Так и есть. Анатолий Петрович Тихомиров умер на следующий день после того, как записал информацию про М. А. Торлакян. И почему-то эта информация привела его мысль к театру «Новая Москва». Почему? Что такого он узнал? Ездил ли он в театр, успел ли или только собирался?
– Ты бы помылся, – презрительно сказал Ворон Коту Гамлету, – на тебя смотреть страшно.
– Я болен, – капризно ответил Гамлет, – мне нельзя мыться, я могу простыть, у меня организм ослаблен.
– Наш пернатый друг прав, – вмешался Змей, – вы уже достаточно набрались сил, чтобы помыться в ручье. Я уверен, после этого вам станет намного легче.
