С низким, гортанным стоном он стянул лифчик вниз и наклонился, приближаясь губами к груди, потом снова погладил пальцем уже обнаженный сосок. Оливия тяжело дышала.
— Тони…
Этот тихий, умоляющий шепот заставил его немного опомниться. Не спуская глаз с прекрасной обнаженной груди, он обнял Оливию за талию и направил к двери, потом не глядя, распахнул дверь и едва не подпрыгнул от неожиданности.
— Сюрприз!
Тони увидел все свое семейство, воздушные шары и ленты. Потребовалась лишь секунда, чтобы все поняли неловкость ситуации, и выражение лиц мало-помалу переменилось. Его мать ахнула, дед захихикал. Лицо брата расплылось в ехидной усмешке. Должно быть, его собственное лицо выглядело ошарашенным, руки не знали, что делать. И он, и Оливия словно примерзли к месту. Тони заметил, как его шестилетний племянник уставился на Оливию, и как жена брата поспешила прикрыть обеими руками лицо сына. Усилием воли Тони привел себя в чувство, проворно захлопнул дверь и попытался навести в голове видимость порядка, чтобы просчитать дальнейшие действия.
— О, Боже!..
Он взглянул на Оливию, дрожащую и прикрывающую лицо руками.
— О, Боже, — снова прошептала она. Ее грудь оставалась неприкрытой, и ему больше всего хотелось снова прикоснуться к маленькому розовому соску. И еще ему хотелось, чтобы его семейство куда-нибудь исчезло, испарилось, провалилось в тартарары, но, судя по раскатам хохота за дверью, ни один из драгоценных родственников и не собирался двигаться с места. Черт их всех побери!
— О, Боже!..
Тони нахмурился, не в силах оторвать взгляд от соблазнительного соска.
— Ты молишься или ругаешься?
Она взглянула на него, и в глазах мелькнула невиданная доселе злоба.
— Ты обещал уединение, Тони. А здесь, должно быть, не меньше пятидесяти человек.
— Нет. Если присутствуют все, а, судя по шуму, так оно и есть, то не больше десяти, в крайнем случае, двенадцати человек. Только кажется, что их больше, ведь часть из них — дети. Шумные дети.
Тони, продолжая мертвой хваткой удерживать дверь — вдруг кто-нибудь попытается открыть, — протянул свободную руку и накрыл ей грудь. Оливия вздрогнула.
— Тони…
Непонятно, как может так быстро меняться ее голос — от ледяной злобы до тихой мольбы.
— Только один раз, Оливия, пожалуйста. Потом я смогу разобраться со всем остальным.
Она, видимо, не поняла и лишь, поэтому не протестовала.
Тони тряхнул головой, потом наклонился и медленно провел кончиком языка вокруг соска. Она задохнулась, и он присосался к груди, слегка удерживая ее зубами. Ее плоть была жаркой и сладостной, сосок — туго вздувшимся, его язык ласкал и дразнил. Оливия тихо застонала, и он прижал ее к себе.
