В другом месте — уже в прозе — Лермонтов писал о герое, воображавшем себя «волжским разбойником, среди синих и студеных волн, в тени дремучих лесов, в шуме битв, в ночных наездах, при звуке песен». Но при первой публикации в литературном сборнике «Вчера и сегодня» (1845) ночные наезды превратились в ночные… поезда. Конечно, в те времена поездом могли именовать не только железнодорожный состав, но и вереницу экипажей (например, «свадебный поезд»), но все‑таки странновато было: разбойник, да в ночном поезде…
Немудрено, что в стихотворении «Журналист, читатель и писатель» Лермонтов вложил в уста читателя и упоминание об опечатках:
И я скажу — нужна отвага,
Чтобы открыть, хоть ваш журнал
(Он мне уж руки обломал).
Во–первых: серая бумага!
Она, быть может, и чиста,
Да как‑то страшно без перчаток!..
Читаешь — сотни опечаток!
Ну уж сотни — это вряд ли. А вот сказать «десятки» преувеличением не будет.
Теперь на нашем пути — Достоевский. Вот уж кому опечатки причинили удивительно много хлопот — и как автору, и как издателю! Какое‑то время Федор Михайлович вместе с братом Михаилом выпускал журнал «Эпоха» — и сообщал тому однажды: «Я достал 3–го дня „Эпоху“… и 1½ дни читал я ее и пересматривал. Вот мое впечатление: издание могло бы быть понаряднее, опечатки бесчисленные, до крайнего неряшества…»
Опечатки в произведениях самого Достоевского многочисленны и хорошо известны специалистам. Вот, скажем, прославленный роман «Подросток». В большинстве дореволюционных его изданий стояла такая фраза: «Друг Аркадий, теперь душа моя утомилась, и я возмутился духом». Хотя у Достоевского вместо «утомилась» стоял совсем другой глагол: «умилилась».
А в «Скверном анекдоте» написал Федор Михайлович такую фразу: «Она… заставила Пселдонимова выпить такую чашу желчи и оцта, что он, уже неоднократно вбегая в комнатку, где приготовлено было брачное ложе, схватывал себя молча за волосы и бросался головой на постель, предназначенную для райских наслаждений, весь дрожа от бессильной злости». Про желчь и оцт (уксус по–старославянски) — это была скрытая цитата из Евангелия. Однако наборщик вместо «оцта» набрал «потата». Потом кто‑то «исправил опечатку»: вместо «потата» написал «поташа». Вот и получилось, что Пселдонимов выпил чашу желчи и углекислого калия, применяемого при производстве мыла и стекла! Абсурдную оплошность заметили и исправили далеко не сразу.
Великий философ Владимир Соловьев — еще одно имя в перечне жертв опечатки. Первый том его книги «История и будущность теократии» был отпечатан в Загребе, и читавший этот том Николай Семенович Лесков особо отметил множество «ужасных, а в иных случаях довольно остроумных опечаток».
