— Как же, слышал. Одно слово — горчишники. Мне-то они сколько крови испортили! А теперь уж я им портить стану, — дай срок. Что ж, однако, мы тут стоим? В горницу милости просим, закусить чем бог послал, чайку напьемся.
Он повел меня через двор к флигелю.
— Что это у вас за столбики? — спросил я.
— Это мой телеграф, — рассмеялся Юшков. — Всякий народ живет, строго надо быть. Вот как ночь придет, я свой механизм от столбика к столбику и проведу. Нуть кто тронул, а у меня уж звон в комнате.
— Осторожный же вы.
— По нынешним временам нельзя.
В это время на двор въехала телега с хлебом.
— Ты что? — крикнул Юшков мужика.
— Хлеб надо? — спросил тот.
— Рожь?
— Знамо, рожь.
Юшков подошел к возу.
— Покажи.
Крестьянин нехотя стал разворачивать полог. Юшков быстро запустил руку в воз и вынул из глубины горсть ржи.
— Сыровата, — сказал он, осматривая зерно и пробуя его в зубах.
— По нынешним временам суше не будет, — уверенно ответил мужик.
— Ну, ладно, — подожди здесь, пойду свешу.
Юшков и я пошли. Когда мы входили в комнату, крестьянин решил следовать за нами и не спеша, уверенною походкой направился к калитке.
Я заметил, что Юшков замедлил шаги, стал рассеянно отвечать на мои вопросы и внимательно, но незаметно начал следить за мужиком. Я скоро понял, в чем дело. Чуть только крестьянин отворил калитку, как громадная цепная собака с страшным лаем, выскочив из конурки, которую я не заметил при входе, набросилась на мужика.
— Ай-ай-ай! — закричал благим матом крестьянин, мгновенно отскакивая за калитку.
— А я тебе что ж сказал: чтоб ты подождал? — с невинною миной спросил Юшков. — Так ведь шутя и без носу останешься.
— А хай ей, проклятой, чтоб она подохла! — выругался в утешение себе крестьянин, направляясь к возу.
— Другой раз не пойдешь самовольно, — говорил Юшков, всходя на крыльцо, — и другим закажешь.
Комнаты в квартире Юшкова были низенькие, но чистые; воздух спертый; пахло лампадным маслом.
— Милости просим, — указал он на приемную. Эта комната аркой делилась на две: в одной стояла в чехлах гостиная мебель, в другой помещалась столовая. Гостиная мебель была на европейский манер.
— Прошу садиться, — говорил Юшков, — а я пока распоряжусь едой,
Когда Юшков возвратился, он прежде всего вынул из буфета прибор для определения веса хлеба и внимательно взвесил принесенный с собой образец ржи. Потом, взяв карандаш и бумажку, он сделал какой-то расчет, позвал человека и сказал:
— Иди к тому мужику и скажи, что в городе ему за хлеб дадут 52 копейки. Извоз до города 8 копеек, остается 44 копейки. Если хочет за 46 ссыпать, пусть ссыпает, нет — пусть уезжает. Больше ничего не прибавлю; 2 копейки против города прибавляю за чистоту.
