— Кто же об этом говорит? Разве с самого начала я не говорил вам, что будь все это так, как должно быть…
— Значит, вопрос сводится вовсе не к тому, чтобы сидеть да смотреть, да приспособляться к существующим безобразиям, а к тому, чтобы бороться против этих безобразий.
— Как же вы будете бороться?
— А так, что с этой минуты ни одного фунта хлеба я не продам больше этим акулам, нашим городским купцам.
— Что ж, вы его съедите?
— Нет, не съем, а повезу его сам в Рыбинск, куда и они везут.
— Это уж совсем оригинально. У вас не хватает средств приготовить этот хлеб, а вы его еще хотите везти в Рыбинск! Это я и называю разбрасыванием.
— Да в чем же тут разбрасывание? Вы сами же говорите, что с хлебом надо выжидать, — вот пока вы выжидаете, я перевезу свой хлеб в Рыбинск. Купцы нанимают же барки, и я найму.
— Но в барку пойдет сто тысяч пудов, а у вас двадцать, а остальные?
— Я составлю компанию.
— Ну! — махнул рукой Чеботаев. — Да где же вы найдете людей для этого?
— Вас первого.
— Я не пойду.
— Буду искать других.
— Нет, батюшка! Это уж не хозяйство, а верное разорение. При других условиях из всего этого, может, и вышел бы толк, но при наших, в этих обломках еще не пережитого прошлого, так сказать, на развалинах Карфагена, бросаться очертя голову, преодолевать вековые препятствия, имея семью, это, батюшка, извините, безрассудство.
Так мы с Чеботаевым ни до чего и не договорились. Каждый стоял на своем. Под конец мы оба разгорячились и подняли такой крик, что на выручку к нам пришла Александра Павловна, жена Чеботаева.
— Вы такой крик подняли, что прислуга думает, что вы насмерть ссоритесь. Идем лучше чай пить. Удивительный вы народ, право. Друг без друга скучаете, а сойдетесь — точно враги смертные. Вы бы хоть пример брали с Надежды Валериевны и меня.
— Вы, женщины, неспособны воодушевляться общественными вопросами, — ответил Чеботаев, толкая меня в бок.
— Скажите, пожалуйста, — спокойно усмехнулась Александра Павловна, усаживаясь за чайный стол. — Была я на вашем земском собрании, видела ваше воодушевление.
— Она, — Чеботаев кивнул на жену, — попала как раз, когда мы ломали вопрос о страховке скота; в конце концов только я, К* да Ку — в и подали голоса за страхование.
Наступило молчание.
— Я, батюшка, в земстве избрал себе благую часть — школу.
— Я слышал про вашу деятельность, — отвечал я. — Но опять, извините, не согласен с вами. В рамках программы вы делаете действительно все, что можете, но сама-то программа, по-моему, не стоит выеденного яйца.
