А он учился. За короткое время он не только усвоил многие способы и тайны любви и вобрал в себя опыт своих возлюбленных. Он научился также видеть, чувствовать, осязать и обонять женщин во всем их разнообразии; он различал на слух все оттенки голоса и у иных женщин уже по одному его звучанию безошибочно угадывал характер и силу их любви; он с неослабевающим восхищением наблюдал за бесконечным разнообразием посадки головы на шее, за обрамлением лба волосами, за изгибом коленной чашечки. Он учился в темноте, с закрытыми глазами, одними только нежно ищущими пальцами различать женщин по их волосам, по коже и пушку на ней. Он давно уже начал замечать, что, вероятно, в том и заключается смысл его странствий, его влечения от одной женщины к другой, чтобы как можно тоньше, всестороннее и глубже постичь эту способность познания и различения и научиться пользоваться ею. Быть может, в этом и заключалось его предназначение: в совершенстве изучить женщин и любовь в тысячах ее видов и в тысячах вариантов, как некоторые музыканты овладевают игрой не на одном инструменте, а на трех, четырех, на многих. Правда, он не знал, зачем это нужно и к чему приведет; он только чувствовал, что идет верной дорогой. Да, у него были способности к латыни, к логике, но не такие необычные, удивительные и редкостные, как к любви, к любовной игре с женщинами, здесь он учился без устали и ничего не забывал, здесь его опыт накапливался и упорядочивался как бы сам собой.
Однажды, пространствовав уже год или два, Златоуст забрел в имение состоятельного рыцаря, отца двух прекрасных, юных дочерей. Стояла ранняя осень, по опыту прошлой осени и зимы он знал, что ночи скоро станут прохладными, и с тревогой думал о наступающих месяцах: странствовать зимой было нелегко. Он попросил поесть и спросил, можно ли переночевать. Его учтиво приняли, а когда рыцарь узнал, что странник — человек ученый и знает греческий, то предложил ему перейти от стола прислуги к своему столу и обращался с ним почти как с родным. Обе дочери сидели потупив глаза, старшей было восемнадцать, младшей едва исполнилось шестнадцать, их звали Лидия и Юлия.
На другой день он хотел идти дальше. У него не было никакой надежды на то, чтобы завоевать расположение одной из этих прекрасных белокурых девушек, а других женщин, ради которых стоило бы остаться, там не было. Но после завтрака рыцарь отозвал его в сторонку и повел в комнату, предназначенную для особых целей. Старик скромно поведал юноше о своей любви к науке и книгам, показал ему небольшой ларец, полный собранных им рукописей, показал специально сделанную конторку и запас отменной бумаги и пергамента. Как позже узнал Златоуст, этот благочестивый рыцарь в молодости учился, но потом целиком отдался воинской и светской жизни, пока во время тяжкой болезни божественное предостережение не побудило его отправиться в паломничество, чтобы раскаяться в грехах молодости. Он дошел до Рима и даже до Константинополя, возвратившись, нашел отца умершим, адом опустевшим, поселился в нем, женился, потерял жену, воспитал двух дочерей и вот теперь, на пороге старости, взялся за составление отчета о совершенном некогда паломничестве. Он написал уже несколько глав, но, как он признался юноше, его латынь оставляла желать лучшего и не давала ему развернуться. Он предложил Златоусту новую одежду и кров, если тот исправит и перепишет начисто уже написанное и поможет в продолжении задуманного.
