Речь идёт о параллельной проекции на плоскость художественного полотна не просто образов обыденного трёхмерного пространства, но и трансцендентного мира идей: идеалов, эгрегоров, демонов и ангелов.
Магическое, воодушевляющее воздействие культовых книг, пьес, фильмов опосредуется художественностью, то есть верным отражением повседневной действительности. Сначала читатель вовлекается в заботливо выстроенный поток привычных образов и, сопереживая близким себе героям, незаметно для себя оказывается в параллельном мире, где живут и действуют идеальные сущности коллективного бессознательного. Так, помимо воли читателя и даже самого писателя происходит психологическое программирование, переключение триггеров и смена фаз в больших исторических процессах. Для чего нужно оповестить все идеальные сущности в коллективном бессознательном всех личностей, составляющих общество.
В этом смысле булгаковский Роман однозначно попадает в разряд культовых, но умудряется выделиться и из этого великого ряда произведений-притч. Наряду с обычными персонажами здесь совершенно открыто действуют те самые потусторонние силы – духи, демоны и ангелы, ниспавшие с идеальных небес на грешную землю у Патриарших прудов. Так что Роман сам по себе является разоблачением тайны всех культовых романов. А с другой стороны, это манифестация тайны, прямое приглашение читателя к разгадыванию символики этой явной притчи. В этом смысле я знаю лишь ещё двух Авторов, которые так же презентовали свои великие произведения как неприкрытую тайну – это Мишель Нострадамус и апостол Иоанн Богослов.
«За мной, читатель!» – призывает Булгаков. Чтобы по знакам, щедро рассыпанным в тексте, пройти тот же путь и найти скрытый смысл, нужно поставить себя на место Автора. Альфред Барков сделал такую попытку и обнаружил ранее незамеченные детали и указания, но не обнаружил главного. Потому что и не искал его, а рассматривал Роман не как притчу, а как отражение столичной жизни начала ХХ века. Причину того, что Автор прибег к зашифровке образов и сюжетов, политизированный аналитик увидел в опасных реалиях 1930-х годов. Эта гипотеза опровергается хотя бы тем, что все секреты бывших профессиональных бунтарей и пролетарских художников, включая истории болезни, пикантные подробности личной и даже двуличной жизни, как правило, никакой тайны для современников не составляли. А уж разоблачения этих «тайн» в 1930-е годы цвели пышным цветом. Но главное – это несоответствие уровня предполагаемой «тайны» видимой глубине личности художника и степени воздействия его Романа на читателя, то есть на нас с вами. Вот вас интересует вопрос, был у Ленина жестокий склероз или же сифилис? Меня, например, вовсе не волнует – что бы там ни было, он честно заслужил. Все эти пикантные подробности имеют лишь косвенное касательство к движущим демоническим силам Истории.
