Второй явный указатель – родство «романа о Понтии Пилате» с новозаветными евангелиями, точнее – с евангельскими апокрифами. Вот эту взаимосвязь нужно бы проследить более тщательно. Можно ли, в самом деле, называть «роман в романе» ещё одним евангелием от Воланда?
Достаточно очевидно, что Булгаков дистанцируется и от канонических, и от апокрифических вариантов Евангелия. Он использует для этого убедительный метод почти полного избегания религиозного пафоса, изображает Иешуа как обычного человека своей эпохи. Автор применяет и более жёсткий приём, дискредитируя авторов и процесс создания канонических Евангелий на примере незадачливого ученика Левия Матвея. А чтобы у читателей не возникло даже малых сомнений, добавляет от лица самого Иешуа: «Эти добрые люди… ничему не учились и все перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной».
Означает ли это, что Автор и в самом деле не признает свидетельств апостолов и умаляет евангелистов? Или всё же он немного лукавит, прячась за условность драматургии Романа? Ведь «роман в романе» написал вовсе не Автор, а условный безымянный мастер. А значит, Автор снимает с себя ответственность за точность художественной реконструкции в романе мастера. Автор отвечает лишь за сам факт, что некий Историк написал Роман, причём угадал все древние события. Как если бы он владел фундаментальными законами истории и как сквозь магический кристалл увидел прошлое как настоящее, а давно умерших людей как живых. Стиль «романа в романе» весьма отличается от стиля остальных глав Романа. Булгаков рисует сочными красками исторической беллетристики картину последнего дня жизни обычного человека Иешуа, в то время как похождения фантастических персонажей в Москве описаны нарочито сниженным фельетонным стилем.
Так всё же, для чего Автору понадобились целых четыре главы условно достоверного исторического текста? Только лишь для того, чтобы спародировать многочисленных «евангелистов» конца XIX – начала XX веков? Ответ имеет место быть там же, где мы нашли большинство указателей, – непосредственно перед началом «романа в романе». В середине первой главы Воланд говорит о доказательствах существования Бога:
«– Браво! – вскричал иностранец, – браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!»
