Перечитав ещё раз «Фауста» и приглядевшись к картинам второй части трагедии, можно прийти к аналогичному выводу. Речь здесь идёт об этапах развития научного сообщества: выход в свет, на политическую сцену, влияние на ход войн, выход на уровень масштабного преобразования природы. Последний, пятый акт, где Фауст увлечён изменением соотношения суши и морей, соответствует тезису Вернадского о превращении человечества, благодаря науке, в геологический фактор.
Вторая часть «Фауста» – это последовательное увеличение влияния естественных наук на реальную жизнь государств и народов. Начинается она с обустройства императорских дворцов и парков, устройства светских праздников с представлением химических фокусов и их последующим научным разоблачением. В этой связи образцом могут служить не только королевский Версаль, но и императорский Петергоф с его фонтанами и инженерией. Тогда же наука начинает видеть скрытые в земле «клады», а сами недра становятся новой основой экономики. Наконец, делают первые шаги финансовые технологии, которые вскоре ввергнут европейские монархии в революционную пучину.
Сюжет с похождениями вагнеровского гомункула довольно точно предсказывает дальнейшее развитие классической философии. Рождение «чистого разума» в реторте отшельника Канта сменяется полётом и превращениями Абсолютного духа. Гегелевская диалектика учится у древнегреческого источника (Протея). Следствием разного истолкования философской модели «чистого разума» становится раскол философии на непримиримые идеалистическую и материалистическую ветви, то есть палингенез, возрождение на новом витке истории древнегреческих философских споров, как во втором акте второй части «Фауста».
В третьем акте совершается союз Фауста и Елены. Естественнонаучное сообщество, олицетворяемое Фаустом, смогло возвести на древнегреческой почве прочное здание новой философии, ставшее временным убежищем для преследуемой Елены. Но кто есть Елена как не божественная символика монархической власти? Без неё Менелай остался бы просто удачливым пиратом, а не славным царем Спарты. Между прочим, именно в начале и середине XIX века научное сообщество становится опорой для европейских монархий, помогая слабеющей символике власти «божьих помазанников». Учёные министры в наполеоновской Франции, Гегель в Пруссии, Менделеев в России внесли свой вклад в стабилизацию отжившей формы монархии – не без пользы для самой науки.
Следующий этап ещё более активного соучастия науки в делах государства связан с военными нуждами и приготовлениями, отражёнными в акте четвёртом. Взамен наука получает поддержку государства для крупных проектов, реализуемых в пятом акте, то есть уже в XX веке. Таким образом, вторая часть «Фауста» оказалась верным предсказанием исторической судьбы естественнонаучного сообщества на полтора столетия вперёд. Но если сюжет столь явно соответствует новейшей истории, то есть смысл и первую часть рассмотреть в ретроспективе становления научного сообщества.
