"Чтобы
испытывать боль, надо быть чем-то. Но умершего нет
больше, или же, если он и существует, он лишен жизни и чувствует боль не
больше, чем камень" (I 7, 3, 5).
А если ты платоник и веришь в
существование после смерти, смерть еще и благо:
"Смерть –
тем более благо, что активность души, когда она освобождается от тела,
возрастает. И если отдельная душа сольется со всеобщей
душой, какое зло может она там встретить?.. Для души вообще нет зла, если она
хранит чистоту своего существа. А если она не сохраняет эту чистоту, то не
смерть, а жизнь будет злом! Если душа терпит наказание в царстве Аида, то тогда
снова плоха не ее смерть, а ее жизнь, а жизнь ее дурна, так как это не чистая
жизнь (к ней примешивается иное)... – Но если земная жизнь добродетельна, как же смерти не быть злом? Можно ответить, что если жизнь в
земном мире – благо для людей добродетельных, то не потому, что в этом мире
душа связана с телом, а потому, что добродетель охраняет душу от зла,
заключающегося в этом союзе с телом. Итак, смерть – это в
высшей степени благо. – Может быть, можно добавить, что жизнь в теле –
сама по себе зло, и что если добродетель дает душе благодать, то потому, что
душа благодаря ей не живет
более жизнью, соединяющей душу с телом, но уже в этом мире отделяется от
тела" (I 7, 3, 7).
Скажем прямо. Тот, кто читал великолепие
трактаты, которые Плотин в годы зрелости посвятил красоте мира Форм и любви к
Благу, испытывает некоторое разочарование, читая его последние произведения.
Порфирий сам отмечал:
"Когда он
писал девять последних трактатов, силы его слабели, и четыре последних трактата
еще слабее, чем пять предыдущих" (Жизнь Пл. 3,
35).
Часто Плотин ограничивается тем,
что повторяет свои собственные доктрины, излагая их очень схематично, как в
самом последнем трактате, или же резюмирует сочинения стоиков и платоников. При
этом заметна сухость, выхолащивание, иногда, как мы видим, презрительный тон.
Но, может быть, все это
объясняется увенчивающимся пренебрежением к литературным формам, может быть,
также и отвердением души, которая страдает в одиночестве и хочет принудить себя
к полному приятию действительности, как бы жестока та
ни была.
* * *
"Когда он
уже умирал, Евстохий, который в это время жил в Путсолах, пришел к нему, когда уже было поздно, как он мне
сам рассказывал. Тогда Плотин сказал ему: "Я еще жду тебя". Он сказал
еще: "Стремлюсь возвести божественное во мне к
божественному во всем". В эту минуту змея проползла под кроватью, на
которой он лежал, и скользнула в щель в стене;* и Плотин скончался. Ему было,
по словам Евстохия, 66 лет" (Жизнь Пл. 2, 23).
