Сколько стоит человек. Тетрадь девятая: Чёрная роба или белый халат | страница 18

Шахта с темнотой не победила. Победил свет.

Я все лучше узнавала шахту, и она все больше нравилась мне. Очень хорош был наш «рабочий коллектив» — настоящая рабочая семья. Были и политические, были и уголовники: воры, растратчики и даже убийца-грабитель — коногон Колька Пянзин, очень славный парень. Но подавляющее большинство — статья 58. И тон задавали они.

Уверенность в том, что товарищ рядом, необходимо шахтеру, а сознание того, что тебе в беде помогут, — великая сила! Но все-таки есть сила, которая от нас не зависит. Назови ее Богом или судьбой, роком или счастьем — все равно: мы ее видим, но постичь ее нам не дано…

В этот день мне нездоровилось: все тело ломило, ноги были налиты свинцом, а голова распухла и гудела. Мастер шел быстро, и я едва за ним поспевала. Лопата, лом и кайло на этот раз были особенно тяжелы.

Когда мы пришли на место, мастер взял у меня лом и принялся обирать кровлю. Новички недооценивают эту нужную работу, и в этом причина гибели очень многих неопытных рабочих.

Я считала себя опытным шахтером. Это через два месяца с начала моей шахтерской деятельности! Лишь лет через пять-шесть, будучи старым подземным волком, я стала понимать, что нужны годы и годы, чтобы быть с шахтой на «ты». А тогда я смотрела на мастера с неудовольствием. Не сумею я, что ли, обобрать кровлю? Это так просто!

Сначала обобрать ее лапкой оборочного лома; затем простукать и там, где кровля бунит (издает глухой звук), — раздолбать ее «пикой» лома. Чего он копается?

— Вот что, Фрося, этот забой чертовски ненадежен. На верхнем пласту здесь целики, и они жмут, а обобрать как следует не удается… Ты постарайся забой очистить, чтобы утренняя смена его закрепила. Но не торопись, за кровлей присматривай и чуть что не так — уходи. Я еще ее оберу. И когда будут палить в просеке — бросай и уходи. Поняла? Услышишь первый свисток — уходи в штрек к транспортеру. Вернешься после отбоя, то есть третьего свистка. Поняла?

— Ладно уж…

Ионов зашагал прочь, а я принялась за дело.

Как всегда, я работала с остервенением, будто сводя личные счеты с углем. Груда угля на глазах таяла.

Я разгибала спину лишь тогда, когда что-нибудь в кровле привлекало мое внимание; затем опять со скрежетом погружала лопату в груду угля.

Но перед моими глазами был не уголь: мысли уносили меня далеко-далеко. И во времени, и в пространстве.

Я дома, в Цепилове. Зима. Сани-розвальни запряжены парой сытых лошадей. Я вывожу навоз. Загоняю вилы глубоко и с силой выворачиваю слежавшиеся пласты темно-бурого маслянистого перегноя. Поддеваю на вилы раза в два-три больше, чем это положено. Рубашка прилипла к спине, и от меня валит пар.