Глупо, конечно, но Лавиния убедилась, что с этой минуты делит свое внимание между сценой и обитателями соседней ложи. Относительно них у нее сложилось определенное мнение. На вялую томную женщину опера наводила скуку. Она пришла, чтобы продемонстрировать свои наряды и драгоценности. Девочка — на вид ей было лет двенадцать — получала огромное удовольствие от первого посещения знаменитого театра и пребывала в полном упоении. Она, как и мать, казалась хрупкой на вид, и за границу ее повезли, вероятно, чтобы поправить здоровье. Их спутник не испытывал особой любви к оперной музыке и пошел в театр, чтобы доставить удовольствие жене и дочери. Мужчина был, по-видимому, из тех отцов, что привыкли во всем потворствовать детям: он то и дело поглядывал на сосредоточенный профиль девочки. Однако когда он не смотрел на нее, вид у него был сумрачный и скорбно-задумчивый. У него были красивой формы голова и округлый, говорящий о силе, лоб. Было слишком темно, чтобы ясно различить его черты, и Лавиния развлекалась тем, что пыталась вообразить их себе. У него, должно быть, четко очерченный рот с полной нижней губой, говорящей о сильном характере и чувственности, руки, привыкшие справляться с лошадью, со своенравным ребенком или с женщиной. Одет он, наверное, с небрежным достоинством хорошо воспитанного англичанина. Он с трудом переносит иностранцев, самоуверен, горд и в то же время добр и нежен. Он должен быть пылким любовником...
От недовольства собой Лавиния закусила губы — она приписала незнакомцу качества, которые больше всего ценила в мужчине. Романтический вечер лишал ее последних остатков здравого смысла. Надо сосредоточить внимание на сцене, где развертывались, право же, захватывающие события.
Во время следующего антракта она намеренно держалась подальше от барьера, чтобы находившимся в соседней ложе не было ее видно. Разумеется, у нее и в мыслях не было подслушивать, о чем они говорят. Просто голоса их звучали так громко, что не услышать было невозможно.
Женщина говорила тихо, с ноткой усталости и недовольства:
— Я, кажется, предупреждала тебя, Дэниел: мы не можем позволить ей ехать, пока врач не сочтет, что она в силах выдержать путешествие. Похороны были для нее тяжким испытанием. Для меня, кстати, тоже. Эти венецианские похороны просто непостижимы. Какой странный варварский обряд — эта процессия обтянутых черной тканью гондол! И потом, это simitero[1] — такое изобилие камня, мрамора и кипарисов...
