В «Кембридж ньюс» появилась статья о так называемом «случае с телом в водосливе». Там описывалось, как я нашел «женщину, чье имя пока неизвестно», предположительно «пропавшую без вести». Патологоанатом не мог назвать причину смерти, но определил, что увечья, которые я видел (газеты именовали это «обширным внутренним кровоизлиянием»), нанесены после смерти. Никто пока не знал, убийство это или нет. Кроме Роберта, может быть.
Я довольно долго разыскивал его. С тех пор как мы отдалились друг от друга, он переехал и не оставил адреса. Я связался с его колледжем, но преподаватели были озадачены так же, как и я, — они не видели Роберта неделями. Наконец, после трех дней бесплодных поисков, меня направили в отвратительный подвальный бар в конце Милл-роуд — как сообщил мой источник, там дешевая выпивка, «если вы не слишком привередливы насчет компании», — где я нашел Роберта, сидевшего за столиком наедине с бутылкой. За эти дни мой друг страшно переменился. Его волосы отросли, он был нечесан и небрит. Костюм без галстука выглядел так, будто Роберт спал прямо в нем. Глаза покраснели, как у пьянчуги, лицо осунулось, резко выступили скулы. Он бросил на меня короткий безразличный взгляд и налил себе еще, опираясь локтем о грязный стол, как старик. Я молча сел рядом. Мой мозг вскипал от незаданных вопросов. Роберт выпил. В небольшом помещении стоял дух дешевого красного вина, но даже это не заглушало запаха пота и грязи.
Немного погодя я услышал:
— Че те надо?
Он слегка запинался от алкоголя, но говорил совершенно бесстрастно.
— Ох, Роберт… — Кажется, голос мой дрожал; на глаза наворачивались слезы. — Что ты с собой сделал? Почему не пришел ко мне, если у тебя неприятности? Зачем прятаться в таком ужасном месте…
Мой голос дрогнул, и я положил руку на плечо друга, желая скорее успокоиться, чем успокоить. В смутные времена Роберт поддерживал меня, он всегда был надежным, беспечным, веселым. Что могло так сильно изменить его? Ответ пришел тотчас — на самом деле он лежал на поверхности.
— Розмари, — прошептал я. — Это из-за Розмари?
Роберт отозвался незамедлительно.
— Нет! — резко оборвал он меня. — Ничего подобного. Это мои дела. Оставь меня в покое.
Он говорил горько и почти жалобно. Прежде веселый и трогательный, Роберт стал грубым и нервным; он выказывал слабость и беспомощность, как бывает с пропащими наркоманами или безумцами. Я растерялся: вдруг обрушилось все, что было прочного в моем мире.
