— И все-таки Анри живет здесь не постоянно. Во-первых, он вновь обрел вкус к путешествиям, а, во-вторых, у него еще есть собственность в Хартуме, вилла в Монте-Карло и старый дом во Франции, в городе Брив-ла-Гаярд!
— Вот уж не подумал бы!
— Почему? У каждого есть своя «малая родина». Он родился в Бриве. Ага! Вот и Фарид! Добрый дух этого дома.
И правда, величественно ступая, в сопровождении полудюжины слуг к ним приближался огромного роста египтянин в галабии и белом тюрбане. Он был не первой молодости, о чем свидетельствовала седоватая бородка, но на его темной коже не было заметно ни одной морщины.
— Салям алейкум, господин Адальбер!
— Ва алейкум ас-салям, Фарид!
— Мы ждали вас.
— Ждали?
— Нам позвонили из отеля. Могу я позволить себе поприветствовать ваше сиятельство? — склонился он перед Альдо, поблагодарившего его улыбкой. — Господин у себя, в рабочем кабинете.
Как только доставят ваши вещи, мы перенесем их к комнаты.
— Ну, что я тебе говорил? — победно констатировал Адальбер, хлопнув друга по плечу. — Он необыкновенный человек!
Альдо скоро и сам в этом убедился. В сопровождении Фарида они миновали анфиладу изящно обставленных комнат со сверкающими полами, покрытыми роскошными коврами, и вошли в «рабочий кабинет» хозяина. О боже! Они очутились в настоящем бедламе. Повсюду были разбросаны книги, карты, научные журналы. Особенно много их было рядом с диваном, на три четверти заваленным скрученными в рулоны папирусами. Письменного стола почти совсем не было видно из-за нагромождения бумаг и раскрытых книг: на них вместо закладок стояли старинные глиняные горшки, из которых торчали гусиные перья, цветные карандаши и кисточки. И тем не менее здесь и не пахло убогостью! Напротив, на полках забитого литературой трехстворчатого книжного шкафа выделялись несколько великолепных старинных книг.
На красном кожаном пуфе, стоящем на полу, сидел человек. Он был одет в белую галабию, но на его седой голове, с откинутыми назад волосами, не было тюрбана. Изборожденное морщинами лицо было полускрыто за огромными очками, которые, кстати, нисколько не портили правильные черты его облика. Когда они вошли, он стал зачитывать вслух отрывок совершенно удивительного текста из папируса, исписанного иероглифами:
«Я не пропущу тебя, — сказал дверной крючок, — если ты не назовешь мне мое имя,
Имя твое — стрелка весов из зала истины и справедливости;
Я не пропущу тебя, — сказала правая створка двери, — если ты не назовешь мне мое имя,
