– Что тут скажешь, этот румын – наглый товарищ.
– Как вы уже, наверно, успели заметить, я за словом в карман не лезу. Оно всегда у меня наготове, – похвастался Игорь-Исаак. – Когда мой румын заломил за аренду совсем сумасшедшую цену, я не сдержался и в ответ ему по-моряцки рубанул, что небо, конечно, просторней, чем его облезлая квартирка, но я туда, поближе к Господу Богу пока переселяться не собираюсь. Правда, и он, прохиндей, в долгу не остался: воля твоя, сказал, каждый выбирает себе место под солнцем не по вкусу, а по карману. И помни, Ицхак якари, то бишь, дорогуша: в Израиле по-братски только хоронят, – Игорь-Исаак задумался, почесал затылок, заросший седым репьем, и выдохнул: – А ведь как подумаешь, он, сукин сын, прав, ничего не поделаешь – если у тебя в карманах ближневосточные ветры гуляют, ты ни на чью поддержку и защиту не рассчитывай.
Я слушал его с искренним сочувствием и сетовал на свое бессилие помочь ему в жилищных делах. Мне вдруг захотелось хотя бы попытаться перевести стрелку в разговоре с того, что его возмущало и угнетало, на то, что могло, пусть и не надолго, пробудить в нем другие, более радужные воспоминания.
– А эта ваша тельняшка – откуда она, из Биробиджана? – как бы невзначай спросил я его.
– Оттуда, оттуда, – обрадовался он. – Я ношу ее, как талисман. Один только раз в шкафу оставил – когда Леночка замуж выходила. Гита уговорила меня надеть купленную в Хабаровске белую сорочку с галстуком. Галстуки я в жизни не носил. На селе, сами знаете, некому в галстуках показываться. Если бы знал, что моя дочка через год со своим Павликом разведется, обязательно надел бы тельняшку. Как знать, тогда, может статься, и не дошло бы до развода.
– Вы, что, в молодости моряком были?
Игорь-Исаак рассмеялся и плутовато глянул на меня.
– Всю войну, представьте себе, на подводной лодке номер 17-17 за япошками охотился. Две медали за храбрость, которую не очень проявлял, имею и один орден – Красного Знамени. Ветеран Великой Отечественной... Капитан первого ранга Кузнецов, бывало, подшучивал надо мной: «Ты, Исаак, у нас редчайший экземпляр – ты единственный и, может быть, последний еврей на всем Тихоокеанском флоте, тебя надо беречь». – Игорь-Исаак встал, отнес корзину с вылущенными бобами в лавку, сдал ее Йоси и через минуту вернулся, опустился на свой низенький стульчик, достал из кармана полотняных штанов пачку «Ноблеса», закурил и, когда синий дымок поплыл над его картузом, под которым стыдливо пряталась золотистая, смахивающая на спелый украинский подсолнух, лысина, повторил: – Ветеран!.. Но тут таких ветеранами не признают, хотя я и привез с собой все документы, подписанные контр-адмиралом Авдеевым.
