— Ха! Выглядят они очень похоже! Чудовища с тремя ногами, агрессоры, убийцы, неверные… Ты хочешь, чтобы мы заключили с ними союз? С монстрами в три человеческих роста? Чтобы быть стоптанными их копытами? Чтобы молиться их фальшивым богам?
— У них есть хотя бы один Бог, Фролк. А у Культуры вообще ни одного. — Концентрация на разговоре заставила отступить боль в руках. Он переместил, как сумел, тело и посмотрел на министра. — Они хотя бы мыслят так же, как вы. Культура и этого не может.
— О нет, мой друг, нет! — Амахайн-Фролк поднял руку ладонью к узнику и замотал головой. — Тебе не посеять семена раздора.
— Боже мой, ты просто глуп, старик, — улыбнувшись, ответил Оборотень. — Хочешь знать, кто настоящий представитель Культуры на этой планете? Нет, не она. — Он кивком головы указал на женщину. — Это снабжённый собственным двигателем мясоруб, что повсюду следует за ней, её летающий нож. Ей нравится принимать решения, ему нравится делать то, что она ему говорит, и всё-таки посланец он. Ядро Культуры — машины. Думаешь, раз у Бальведы две ноги и мягкая кожа, то ты должен принять её сторону, но на стороне жизни в этой войне стоят именно идиране…
— Ну, ты-то скоро окажешься по ту сторону жизни. — Геронтократ запыхтел и скользнул взглядом по Бальведе. Агент сквозь опущенные ресницы разглядывала прикованного к стене мужчину. — Пойдёмте, мисс Бальведа. — Амахайн-Фролк повернулся и взял женщину под руку, чтобы проводить из камеры. — Присутствие этого… этой твари куда более противно, чем запах камеры.
И тут Бальведа подняла взгляд на узника. Игнорируя министра-карлика рядом с ней, пытающегося оттащить её к двери, она посмотрела на узника ясными чёрными глазами и развела руками.
— Мне очень жаль, — сказала она.
— Вы не поверите, но это хорошо описывает и мои чувства, — ответил он, кивнув. — Пообещайте хотя бы, что сегодня вечером будете очень мало есть и пить, Бальведа. Мне будет очень приятно, если хоть кто-нибудь там, наверху, окажется на моей стороне… пусть даже мой злейший враг.
Ему хотелось сказать это провоцирующе-шутливо, но в голосе прозвучала только горечь, и он отвёл взгляд от лица женщины.
— Обещаю, — сказала Бальведа и позволила министру проводить себя до двери. Голубой свет в затхлой камере померк. У двери она остановилась. Повернув, превозмогая боль, голову, он ещё мог видеть её. Летающий нож тоже здесь, в камере; возможно, он был тут всё время, просто Оборотень не обращал внимания на парившее в полумраке тонкое и острое маленькое тело. Он посмотрел в тёмные глаза Бальведы. Летающий нож шевельнулся.
