Джинмоти с Бозлена Два убивают тех, кто, будучи предназначен для этого порядком наследования…
Жидкость, которую он так отчётливо слышал, чувствовал и обонял и, возможно, мог бы и видеть, если бы держал открытыми свои отнюдь не нормальные глаза, слегка плеснулась и коснулась нижней части его носа. Он почувствовал, как она перекрыла ноздри, наполнив их выворачивающей желудок вонью, затряс головой, пытаясь ещё сильнее вжаться черепом в камни потолка, и отвратительное варево опустилось. Он отфыркался и снова задышал.
Теперь уже недолго. Он снова проверил запястья, но это не имело никакого смысла. Для освобождения ему понадобится час или даже больше, а оставалось — и то, если повезёт — лишь несколько минут.
Транс всё время рассеивался, и он снова и снова возвращался в сознание, будто его мозгу хотелось в полной мере прочувствовать свою смерть, своё угасание. Он попытался думать о чем-нибудь глубинном, заставить пройти перед глазами свою жизнь или внезапно вспомнить о какой-нибудь старой любви, о давно забытом пророчестве или предчувствии, но в памяти не было ничего, только эта бессмысленная фраза и страх захлебнуться в грязи и отходах других людей.
Вы старые мерзавцы, подумал он. Одной из их немногих юмористических и оригинальных черт было изобретение этой элегантной, ироничной смерти. О-о, что они должны чувствовать, волоча свои слабые от старости тела к туалетам банкетного зала и зная, что в прямом смысле гадят на своих врагов и тем самым убивают их!
Давление воздуха возросло, и далёкое стонущее урчание жидкости возвестило о новом её низвержении. Вы, подлые мерзавцы! Надеюсь, что хоть ты сдержишь своё обещание, Больведа.
Джинмоти с Бозлена Два убивают тех, кто, будучи предназначен для этого порядком наследования… — думала часть его мозга, пока трубы в потолке клокотали и выплёскивали тёплую массу жидких отходов, едва не заполнивших камеру доверху. По лицу прошла волна и откатилась, чтобы лишь на секунду освободить нос и дать время втянуть полные лёгкие воздуха. Потом жидкость снова медленно поднялась, коснулась нижней части носа и остановилась.
Он задержал дыхание.
Сначала, когда его только что подвесили, было больно. Все тело повисло на руках, связанных в тесных кожаных мешках и крепко прикрученных к стене камеры над головой толстой стальной петлёй. Связанные вместе ноги болтались внутри стальной трубы. Она тоже была укреплена у стены, так что невозможно было перенести хотя бы часть своего веса на ноги или колени или сдвинуть ноги более чем на ладонь от стены вправо или влево. Труба заканчивалась прямо над коленями. А над трубой его старческое грязное тело прикрывала лишь тонкая и грязная набедренная повязка.
