Зорька остолбенел. А Марианна решила его не жалеть.
— Ты вроде Шурки. Ей всегда казалось, что все люди плохие. Это потому, что она очень темная.
Оскорбленный сравнением, ошеломленный, Зорька смотрел затравленно и одиноко. А Марианна продолжала:
— Почему я должна идти к тебе? Ты даже не спросил, — может быть, мне хочется поехать куда-нибудь далеко. Например, на Камчатку.
— Пошто же на Камчатку? — чуть слышно спросил Зорька.
— Ну, на Северный полюс, где белые мишки.
Он решил, что она над ним смеется. Но что-то удержало его от взрыва. Он отвернулся и стал напряженно думать.
— Я бы тоже с тобой на Камчатку… — наконец тихо сказал он. — Да вот мать…
После этого он глубоко вздохнул и взял шапку.
— Пойду я тогда…
И ушел забыв даже отдать гостинцы, которые были у него в кармане. Когда опомнился, то выкинул их в бурьян около забора. Услышав за собой шорох, вздрогнул и обернулся: кулек со сладкими орехами уже теребила какая-то собачонка.
— У, морда! — сказал Зорька и вытер слезы.
Теперь он уже точно понял, что для Марианны не годятся те слова, которыми можно сговорить другую девчонку. Но иных слов он, к сожалению, пока не знал.
3
Когда-то вдоль этой дороги стояли рыжие сосны, ровные и гладкие, как новые кегли. И по их стволам, отмеченным стрелами подсочки, текла, засыхая на солнце, густая белая смола.
Теперь здесь остались только низкие, заросшие травой пни, и по вырубке, открывшейся солнцу, белел земляничный лист, обещавший богатые ягоды.
Марианна шла в Тихое. За Мурояном она сразу разулась и верст восемь пробежала легко и быстро. Пути она почти не помнила, но ноги вели ее, и она, минуя вырубку, вышла туда, куда надо.
Зеленые елки, растущие вокруг Тихого, уцелели. На усыпанной иголками и спрятанной от солнца земле цыплячьими выводками желтели лисички.
Вдова Капустиха копошилась на огороде. Она разогнулась и приложила ладонь горсточкой ко лбу. Пригляделась и узнала Марианну.
— Большая ты стала. Поди, замуж скоро?
В избе на столе стоял тот самый самовар с подтекающим краном, который Марианна хорошо помнила. По этому крану вдова в точности определяла погоду: если двигается туго и подтекает — к ненастью, а когда в исправности — к вёдру.
— Тетя Агния, — шепотом сказала Марианна, — вы меня простите, что я так долго к вам не приходила.
Вдова была по-прежнему спокойна.
— А пошто тебе ходить-то? Чай, своих дёлов хватает. И обе помолчали. Взгляд Марианны скользнул по стенке.
Она вздрогнула, увидев фотографию Ангелины, вправленную в некрашеную рамку. Покойная мачеха была сфотографирована еще столичным фотографом — с пышными кудрями, с юной и обещающей улыбкой.
